Книга сияния

Шервуд Френсис

– Ваша замечательная коллекция, ваше величество, по-прежнему остается непревзойденной.

– Известно ли тебе, Вацлав, об том трансильванском графе, который владеет секретом вечной жизни?

– Он дурной человек, ваше величество.

– Потому что этот граф дружит с турками?[43]

– Не только поэтому.

– Я как-то отправил ему письмо. Довольно давно, еще до прибытия Келли и Ди. А он в ответ выслал приглашение навестить его замок.

– В это время года дороги были занесены и покрыты льдом, ваше величество.

– В мае? Сомневаюсь.

Попробуем узнать, какие еще мнения есть по этому вопросу. Приведи Киракоса в Кунсткамеру – посмотрим, что он скажет.

Киракос лежал у себя спальне, пытаясь заснуть. Всю ночь придворный лекарь провел на ногах, выпивая и играя в шахматы, а теперь, немного поворочавшись в постели, только-только начал погружаться в сон. Киракос снова был в Стамбуле. В теплом воздухе славно пахло сандаловым деревом. Он видел пальмы, куполообразную крышу Голубой мечети. Слышал, как муэдзин кричит: «Велик Аллах!» Киракос уже соскальзывал в сладостный сон… когда его ноздри вдруг вздрогнули. Вацлав, лакей императора, стоит у постели. Киракос родился христианином и был крещен, но считал, что в целом христиане очень сильно воняют: они не мыли рук перед молитвой или едой и купались крайне редко. Да и умом были обделены. К примеру, им нравилось по поводу и без повода жечь книги, как это делал Савонарола, и не только из тщеславия. В течение средневековья они жгли Аристотеля, Платона и досократиков только потому, что древние греки не были христианскими мыслителями.

– Проснись, Киракос.

«Нет, никогда в покое не оставят», – не открывая глаз, раздраженно подумал Киракос.

– Тебя хочет видеть император.

– Разве мне не позволено заслуженно прикорнуть? Неужели человеку днем даже голову приклонить нельзя?

Киракос открыл один глаз, затем другой, сел на кровати, встал, пнул своего русского слугу, который спал рядом на полу, осушил стакан вина и схватил свой саквояж. Следуя за Вацлавом, придворный лекарь со своим верным помощником добрались до другого конца замка и вошли в галерею.

– Ваше величество! – воскликнул Киракос, потирая ладони и низко кланяясь, словно был безумно доволен тем, что его оторвали от сладкого сна. Как использовались пикантные новости, собранные им при дворе императора и отправленные в Стамбул, или чего ради султану захотелось, чтобы придворный лекарь посоветовал Рудольфу пригласить в Прагу Келли и Ди, с чем его официально поздравили, – Киракосу не сообщали. В цепи инстанций был всего лишь мелкой сошкой, передающей донесения в другие руки. В руки, которые в свою очередь передавали весть кому-то еще, пока она не достигала Стамбула. Все это, если разобраться, было весьма нудным и утомительным предприятием.

– У нас тут идет дискуссия, – сказал император, – и нам нужно узнать твое мнение.

Киракос тут же мысленно велел себе напрячься и уделять происходящему предельное внимание. Ибо нигде и никогда он не мог забыть, что стоит ему оступиться – хоть на полшага – и палач султана (глухой после того, как ему в уши залили горячий воск, и немой после того, как ему отрезали

язык) будет направлен сюда, чтобы удушить его специальной струной. Такова была традиция.

– Всегда к вашим услугам, ваше величество.

– Да-да, а теперь скажи мне, каково твое мнение о Трансильвании?

– Захолустье, населенное варварами.

– Ну-ну, Киракос. Не может весь мир быть так же хорош, как Прага.

Киракос посмотрел на Вацлава. Тот граф вовсе не был другом Турции. Даже напротив. И все же… разве смерть императора не стала бы последним звеном в цепочке? Разве не эта цель читалась во всех наказах Стамбула? Чему он должен был повиноваться – букве или духу приказа?

– А кто эту идею предложил?

– Я, Киракос, – сказал император. – Эта идея целиком принадлежит мне. Что, если у Келли и Ди ничего не получится? Мне даже думать нестерпимо, что я не смогу жить вечно.

– Все у них получится. А кроме того, графу Дракуле никто визитов не наносит.

– Но почему?

– Он кровопийца, ваше величество. В буквальном смысле слова.

Император огладил подбородок. Несмотря на всю его ненависть к крови, существовало одно исключение. Рудольф любил пудинг, приготовленный из свиной крови, взятой еще теплой и смешанной с овсяной кашей. После трех дней вымачивания в овсянку добавлялись сливки, тимьян, петрушка, шпинат, цикорий, щавель и листья земляники. Все это тщательно перемешивалось. Затем туда добавлялся перец, гвоздика, мускатный орех, соль и солидная масса тонко наструганного нутряного сала. При мысли об этом блюде у Рудольфа аж слюнки потекли.

– Подобно той женщине, которая убивала девственниц и купалась в их крови, чтобы вечно быть молодой и красивой?[44]

– Она умерла в тюрьме, ваше величество. Старой каргой.

– Надо думать, только потому, что прекратила свои лечебные процедуры. А сколько лет этому графу Дракуле?

– Он даже не может выйти на дневной свет.

– В ночной тьме тоже есть свои прелести, – парировал император.

– Например, мерзавцы и злодеи, – вставил Вацлав. – Дьяволы и демоны.

– Вам лучше остаться здесь – таков мой совет, – сказал Киракос. – Подумайте хотя бы о том, как уязвимы вы будете в течение долгого путешествия… – Киракос выдержал эффектную паузу. – Хотя я наверняка знаю, что у Келли и Ди все получится, есть кое-что поближе графа Дракулы.

– Что? – Император не на шутку заинтересовался.

– Я собирался сказать вам раньше, но… – для вящего эффекта Киракос снова помолчал. – Это касается рабби Ливо.

– Того еврея, который превращает камни в розы? Да-да, я и сам о нем думал.

– Он сделал человека. Я его видел.

– Что ты имеешь в виду? У раввина родился сын?

– Не от его семени. Он собственными руками сотворил полноценного человека.

– Гомункула? Такого маленького человечка в перегонном кубе? – Император вдруг выпрямился и поднял палец. – А, теперь понятно. Вот зачем раввин хотел меня видеть.

– Вовсе не маленького человечка. Громадного мужчину.