Книга тайных желаний
Шрифт:
Я дернулась, пытаясь высвободить руку.
Солдаты кричали на Иисуса, подталкивая его копьями:
— Вставай, еврей! Поднимайся на ноги.
Он попытался, приподнявшись на локте, потом снова упал ничком.
Лави держал меня очень крепко. Запястье у меня горело, но он не ослабил хватку. Наконец центурион спешился и сбросил перекладину со спины Иисуса.
— Оставьте его, — приказал он своим людям. — Он больше не может тащить крест.
Мой взгляд посуровел.
— Отпусти меня сейчас же, или я никогда не прощу тебя.
Лави послушно отпустил мою руку. Я пронеслась мимо солдат, не сводя
Я опустилась на колени рядом с Иисусом. Я была спокойна, словно другая, едва знакомая Ана заняла мое место. И это пугало. Улица, солдаты, шум, городские стены, люди, вытягивающие шеи, чтобы рассмотреть получше, — все отступило, перестало существовать. Все, кроме Иисуса и меня. Глаза у него были закрыты. Он не двигался. Мне показалась, что он не дышит, и я решила, что он уже мертв. Он никогда не узнает, что я здесь, но одновременно я почувствовала облегчение. Пригвождение к кресту — пытка слишком жестокая, варварская. Я осторожно перевернула его на бок, и с губ Иисуса сорвался вздох.
— Возлюбленный мой, — позвала я, наклоняясь ближе.
— Ана? — Он моргнул и увидел меня.
— Я здесь… Я вернулась. Я с тобой.
Капля крови стекала у него по лбу, собираясь в лужицу в уголке глаза. Я подхватила полу своего плаща — его плаща — и промокнула ее. Взгляд Иисуса задержался на красной нитке у меня на запястье — той, что была в начале и будет в конце.
— Я не оставлю тебя, — сказала я.
— Не бойся, — прошептал он.
Где-то далеко центурион приказал человеку из толпы взять крест. Наше время с Иисусом подходило к концу. Что ему сказать в эти последние минуты: что мир слышал его голос? что он исполнил свое предназначение? что он любил и был любим?
— Твою доброту не забудут, — сказала я ему. — Твоя любовь не пропадет впустую. Ты принес людям царство Божье, как и надеялся: ты установил его в наших сердцах.
Он улыбнулся, и я увидела собственное лицо в золотистых дисках его глаз.
— Мой маленький гром, — сказал он.
Я обхватила ладонями его лицо:
— Как же я люблю тебя!
Уже через секунду центурион рывком поднял меня с земли и отшвырнул в сторону. Я налетела на какого-то человека, который подал мне руку, пытаясь удержать меня от падения, но я все равно упала. Когда появился Лави и помог мне встать, я оглянулась на Иисуса, которого грубо подняли на ноги. Наши глаза на мгновение встретились, а потом мой муж побрел за великаном, который тащил его крест.
Когда процессия снова тронулась в путь, я заметила, что ремешок на одной из моих сандалий порвался при падении. Я разулась. Пойду на казнь мужа босиком, как и он сам.
IV
Я крикнула по-арамейски:
— Я здесь, возлюбленный. Я иду за тобой.
Центурион развернулся в седле и посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Большинство зевак поспешили, обогнав нас, к Судным воротам, ведущим на Голгофу. Люди были слишком нетерпеливы, чтобы ждать, пока осужденный медленно, шаг за шагом, пройдет мучительный путь. Я оглянулась и заметила, что рядом с Иисусом остались в основном женщины. Где же его ученики? Где рыбаки? Мужчины? Неужели только в женских сердцах есть место для такой боли?
Внезапно
— Ана, о Ана, — простонала она.
Рядом с ней склонила голову Мария, сестра Лазаря. В ее глазах читалось сочувствие.
Третья потянулась ко мне и молча обняла. Саломея. Я схватила ее руку и прижала к своей груди. Рядом с Саломеей шла незнакомая женщина с медно-рыжими волосами и полыхающими глазами — я решила, что ей примерно столько же лет, сколько было моей матери, когда я видел ее в последний раз.
Мы шествовали, прижавшись друг к другу. Когда за городскими воротами показалась Голгофа, Иисус остановился, устремив взгляд на пологую вершину.
— Я иду за тобой, возлюбленный мой, я здесь! — крикнула я.
Он наклонился вперед, сопротивляясь порывам ветра.
— Я тоже здесь, сын мой! — Голос Марии дрожал, когда эти слова слетели с ее губ.
— Твоя сестра с тобой! — крикнула Саломея.
— Это Мария из Вифании. Я тоже здесь!
— Иисус, я Мария из Магдалы! крикнула четвертая женщина.
Пока муж взбирался по склону, с трудом передвигая ноги, я ускорила шаг и подобралась поближе.
— В тот день, когда мы собрали кости нашей дочери, вся долина была полна диких лилий. Помнишь? — Я старалась говорить достаточно громко, чтобы он услышал меня, но так, чтобы не привлечь внимания солдат. — Ты велел мне подумать о лилиях, о том, что Господь заботится о них и наверняка позаботится о нас. Подумай о них сейчас, любовь моя. Подумай о лилиях.
Мне хотелось, чтобы его мысли наполнились чем-то прекрасным. Чтобы он вспомнил о нашей дочери, о Сусанне, с которой он скоро воссоединится. Мне хотелось, чтобы он думал о Господе. Обо мне. О лилиях.
Когда мы достигли вершины горы, человек, который нес крест, опустил его на землю у одного из столбов. Иисус, пошатываясь, смотрел на крест. Нам, женщинам, позволили стоять на невысоком холме в двадцати шагах от него. Ближе нас не пустили. Воздух здесь был тяжелый, и я подумала, не потому ли это, что он хранит память обо всех ужасах, которые происходили на этом холме. Я прикрыла нос платком, стараясь делать короткие неглубокие вдохи.
Только бы не отвернуться. Сейчас начнется страшное. Невыносимое. Надо вытерпеть.
Женщины рядом со мной стонали и плакали, я же молчала. Позже, в одиночестве, я завою, повалившись на землю, и начну бить в пустоту кулаками. Но сейчас я сдержала ужас и не сводила с мужа глаз.
Я буду думать только о нем. Я не просто останусь рядом — я отдам ему все свое сердце.
Это будет мой прощальный подарок мужу. Я пройду с ним его путь до конца.
Солдаты содрали с Иисуса тунику и повалили его на землю, прижав его руки коленями к перекладине. Палач мял ладонь Иисуса, нащупывая ложбинку между костями. Солдат ткнул в нее сложенными щепотью пальцами, словно женщина, вынимающая из теста случайно упавшую туда оливу, — тогда я не поняла зачем, — а потом поднял молот и ударил. Гвоздь, разорвав плоть, вошел в дерево. Иисус закричал, и его мать повалилась на колени, но я устояла, повторяя скороговоркой: «София, София, София», когда забивали второй гвоздь.