Книга тайных желаний
Шрифт:
Я ожидала увидеть мужа, спешащего впустить нас, но вместо него показался Лазарь. Он выглядел куда лучше, чем в прошлый раз: желтизны поубавилось, щеки порозовели.
— Проходите в дом. — Он поцеловал меня в знак приветствия.
— Где Иисус? — спросила я.
Лазарь пошел во двор, словно не слыша меня.
— Марфа, Мария! — позвал он. — Посмотрите, кто здесь.
Сестры выбежали из дома, распахивая объятия. Они казались ниже ростом, лица стали еще круглее. Лави был встречен с той же теплотой, с какой здесь когда-то приветствовали Тавифу. Я огляделась по сторонам,
— Вы с Лави наверняка проголодались, — сказала Марфа. — Пойду принесу остатки пасхального ужина.
Когда она поспешила прочь, я взяла плащ. Ткань была неровная, грубая — такой она вышла из моих рук. Я поднесла плащ к лицу и уловила знакомый запах.
— Плащ Иисуса, — сказала я Марии.
— Да, так и есть, — безмятежно улыбнулась она.
— И вот это тоже. — Лави поднял посох из оливы, который Иисус вырезал, сидя под деревом в Назарете.
Я сжала ладонью гладкую поверхность дерева, отполированную рукой мужа.
— Иисус с учениками уже некоторое время живут у нас, — кивнула Мария на стопку тюфяков. — Они проводят все дни в городе, а вечером возвращаются на ночлег. На прошлой неделе Иисус первым делом спрашивал, не вернулась ли его жена. Видно, ты не выходишь у него из головы. — Она опять улыбнулась мне, а я сильно прикусила губу.
— Где он? — повторила я вопрос.
— Он праздновал Пасху в Иерусалиме с учениками.
— Не с вами?
— Мы предполагали, что они разделят с нами трапезу, но сегодня утром Иисус передумал. Сказал, что вместе с учениками отправится в город. Признаюсь, Марфе это не понравилось. Она столько наготовила, что всем бы хватило вдоволь, а наши гости, поверь мне, едят очень много. — Она делано засмеялась.
— Был ли с ними Иуда?
— Твой брат? Да. Он почти не отходит от Иисуса, разве что…
Я ждала, но Мария молчала.
— Разве что?..
— Да ничего. Просто вчера, когда Иисус вернулся из города вместе с друзьями, Иуды с ними не было. Я слышала, как Иисус спросил о нем у Петра и Иоанна. Было уже довольно поздно, когда Иуда наконец явился, но даже тогда он держался особняком. Ел в одиночестве вон там, в углу. — Она указала рукой в противоположный от нас конец двора. — Я решила, ему нездоровится.
В отличие от Марии, я сомневалась, что странности в поведении Иуды объяснялись недомоганием, но делиться своими подозрениями не стала. Я так крепко сжимала плащ и посох Иисуса во время нашего разговора, что у меня заныли пальцы. Оставив вещи на скамье, я подошла к проему в стене, окружающей дом, и посмотрела на запад, в сторону Иерусалима.
— Разве Иисус не должен уже вернуться?
Мария подошла и встала рядом со мной.
— Он завел обычай каждый вечер молиться на Елеонской горе, но ты права: ему давно пора быть дома.
Ее лицо скрывала тень, но я разглядела нечто большее, чем обычная тревога. Я увидела страх.
— Ана! — Этого голоса я не слышала уже семь лет.
— Тавифа! — крикнула я, бросаясь к подруге, которая уже мчалась ко мне через весь двор.
Она
— Глазам своим не верю, — улыбнулась Тавифа. — Никогда, слышишь, никогда больше не смей пропадать. — Говорила она медленно, размеренно, словно слова были слишком велики для рта, но каждый слог находился на своем месте.
— Ты говоришь совсем чисто! — воскликнула я.
— Я долго тренировалась. Язык — орудие гибкое. Он может приспособиться.
Я взяла ее руки и поцеловала их.
Появилась Марфа с подносом, а за ней — Лазарь с кувшином вина. Пока мы с Лави мыли руки, Мария велела Тавифе принести лиру и сыграть для нас.
— Такой музыки ты никогда не слышала, — сказала мне Мария.
Мне и правда хотелось послушать игру Тавифы, но позже. Сейчас я желала лишь одного: чтобы мне рассказали о муже, о том, что он говорил и делал. Мне хотелось узнать об угрожающей ему опасности, которую скрывают от меня. Но Тавифа уже побежала за лирой, и я промолчала.
Мария была права в одном: такой музыки мне еще не доводилось слышать. Быстрая, дерзкая, забавная песня рассказывала о женщине, которая отрезала бороду своему мучителю, пока он спал, и тем самым лишила его силы. Тавифа, грациозная, как и раньше, кружилась в танце по двору, перебирая струны, и я подумала, что ей бы понравилось празднование сорок девятого дня у терапевтов, бесконечные песни и пляски.
Когда она закончила, я отложила в сторону кусочек хлеба, который собиралась обмакнуть в чашу с вином, и обняла подругу еще раз. Она тяжело дышала, щеки раскраснелись.
— Только вчера я играла на лире твоему мужу и его ученикам, пока они ужинали. Когда я закончила песню, Иисус сказал мне: «Каждому нужно найти свой способ любить. Ты нашла свой». Он очень-очень добрый, твой муж.
— Он еще и очень проницательный. Ты действительно нашла себя, — улыбнулась я.
«Самая глубокая боль всегда отыщет способ излиться», — подумалось мне.
По глазам подруги я видела, что ей хочется рассказать мне что-то еще.
— Тавифа, — тихо позвала я, — в чем дело?
— Почти все время, что я живу здесь, я зарабатываю ткачеством. Часть денег отдаю Марфе в качестве платы за содержание, а на остальные я купила нард.
Я нахмурилась, недоумевая, зачем ей понадобились такие дорогие духи, но потом вспомнила, как когда-то мы помазали друг друга нардом в знак нашей дружбы:
— Этот запах воскрешает во мне приятные воспоминания, — объяснила она. — И вот вчера, когда Иисус так ласково говорил со мной, я принесла флакон и помазала ему ноги. Мне хотелось отблагодарить его, а кроме нарда у меня ничего нет. — Она оглянулась на остальных, которые поневоле слушали наш разговор, и понизила голос: — Мой поступок разозлил твоего брата. Он отчитал меня, сказав, что мне следовало продать нард, а вырученные деньги раздать бедным.