Книга тайных желаний
Шрифт:
— Продали? Она что же, рабыня в его доме?
— Видимо, да. Я расспрашивал о ней и других жителей Иафии, и все они поведали мне ту же историю.
Я положила голову мужу на колени, и он погладил меня по спине.
VII
В течение следующего года я привыкла к отсутствию Иисуса. Со временем жизнь без него стала меньше походить на рану от копья в боку и превратилась в зуд от занозы в пальце. Когда хлопоты по дому подходили к концу, я с облегчением шла посидеть с Марией или Йолтой, требуя у них рассказов о детстве Иисуса или о жизни
У меня вошло в обычай повязывать красную нить на запястье всякий раз, когда Иисуса не было рядом. Однажды ранней весной я почувствовала неявную тревогу и заметила, что за последний год нить совсем истончилась. Мне стало страшно, что она порвется. Я гладила ее кончиком пальца и уговаривала себя, что, даже если это случится, ничего зловещего тут нет, но потом вспомнила о чернильном пятне на дне чаши для заклинаний, о сером облаке над моей головой. Трудно было поверить, что оно тоже ничего не значит. Нет, я не стану рисковать, не дам нити оборваться. Я развязала узелок и сунула потрепанный талисман в мешочек из козлиной кожи.
Я как раз затягивала тесьму, когда со двора донесся голос Марии:
— Иди скорее, Иисус вернулся!
Последние две недели он провел в Бесаре, мастерил шкафы для винодела. Кров Иисусу дала сестра Саломея. Я знала, что Мария с нетерпением ждет новостей о дочери.
— Саломея здорова, — сообщил Иисус, когда шквал приветствий утих. — Но я принес недобрые вести. У ее мужа ослабли нога и рука, а речь стала неразборчивой. Он больше не выходит из дома.
Я не сводила глаз с Марии. Она обхватила себя руками, собираясь с силами, и тело кричало слова, которые не могли произнести губы: «Саломея скоро станет вдовой».
В тот вечер все мы, не считая Юдифи и детей, сидели у огня, говорили о муже Саломеи и вспоминали всякие истории. Когда пламя почти угасло, Иаков обернулся к Иисусу:
— Ты пойдешь в пасхальное паломничество в этом году?
Иаков, Симон и Мария совершили паломничество в Иерусалимский храм в прошлом году, а остальные работали или присматривали за животными. Теперь настала очередь Иисуса, но он колебался.
— Пока не знаю, — наконец ответил он.
— Но кто-то из нашей семьи должен пойти! — В голосе Иакова появились сердитые нотки. — Почему ты не можешь решиться? Неужели нельзя повременить с работой всего несколько дней?
— Дело не в этом. Я силюсь понять, есть ли вообще на то Господня воля. Храм превратился в разбойничье логово, Иаков.
Иаков закатил глаза к небу.
— Ты не можешь хотя бы минуту не думать о таких вещах? Закон велит нам совершить жертвенный обряд на Пасху.
— Да, и бедняки приводят своих животных, а священники под надуманными предлогами отказываются забивать их, а потом предлагают своего ягненка за непомерную цену.
— Брат говорит правду, подтвердил Симон.
— Нельзя ли сменить тему? — вмешалась Мария.
Но Иисус не унимался:
— Священники требуют, чтобы с ними расплачивались священными полусикелевыми монетами, а когда бедняки пытаются обменять
Иаков вскочил.
— Так ты заставишь меня идти в Иерусалим и в этом году? Чужие бедняки тебе дороже собственного брата?
— Разве бедные люди не братья и сестры мне?
На рассвете Иисус отправился на холмы. Ежедневные молитвы вошли у него в привычку. Иногда я заставала его неподвижно сидящим на полу: ноги скрещены, голова накрыта плащом, веки сомкнуты. С первого дня нашего брака он всегда был предан Господу, славил его, и я никогда не противилась, но сегодня, наблюдая за тем, как его силуэт растворяется в полумгле, я разглядела то, что до сих пор видела лишь мельком. Господь был землей, по которой ступали ноги моего мужа, был небом над ним, воздухом, наполнявшим его грудь, водой в его чаше. Мне стало не по себе.
Я приготовила Иисусу завтрак: очистила кукурузный початок и подрумянила его на огне. Сладкий аромат поплыл по всему двору. Время от времени я бросала взгляд в сторону ворот, словно за ними притаился Господь, готовый вырвать мужа из моих объятий.
Когда Иисус вернулся, мы уселись под оливковым деревом. Я смотрела, с какой жадностью он ест обернутый лепешкой сыр. Кукурузу, свое любимое лакомство, Иисус приберег на потом.
— Муки зятя, — заговорил он, — задели меня. Куда ни посмотрю, Ана, всюду я вижу страдания, а мои дни проходят за изготовлением мебели для богача.
— Твои дни проходят в заботах о семье, — возразила я чуть резче, чем следовало.
— Не беспокойся, мой маленький гром, я исполню долг, — улыбнулся он и обнял меня. — Скоро Пасха. Что ж, отправимся в Иерусалим.
VIII
Мы отправились по дороге, которая, покинув зеленые холмы Галилеи, спускалась в густые заросли долины Иордана, а потом вела паломника через дикую местность, населенную шакалами. Мы рано тушили костер и укладывались спать под кустами, не расставаясь с посохами. Наш путь лежал в Вифанию, расположенную неподалеку от Иерусалима, где нам предстояло поселиться у друзей Иисуса — Лазаря, Марфы и Марии.
Иерихонская дорога была последней и самой опасной частью путешествия, но не столько из-за шакалов, сколько из-за разбойников, которые прятались среди голых утесов, окаймляющих долину. По крайней мере, путь был нахоженный. Уже довольно долго впереди нас шли семья из трех человек — отец с сыновьями — и богато одетый священник, но почему-то на душе у меня было тревожно. Иисус почувствовал мое состояние и принялся забавлять меня историями о пасхальных паломничествах, в которые ходил в детстве с семьей и друзьями из Вифании.
— Когда мне было восемь, — начал Иисус, — нам с Лазарем однажды встретился торговец голубями, который жестоко обращался со своими птицами, тыкал в них палками и кормил мелкими камешками. Мы дождались, когда он выйдет из лавки, открыли клетки и выпустили голубей на свободу, прежде чем торговец успел вернуться. Он обвинил нас в воровстве, и нашим отцам пришлось покрыть убытки сполна. Наша семья задержалась в Вифании еще на две недели, пока мы с отцом работали, чтобы возместить ущерб. Но в то время я считал, что оно того стоит. Вид птиц, улетающих вдаль.