Книжный мотылек. Предубеждение
Шрифт:
Я замолчала, подбирая слова, и машинально, не отдавая себе отчета, раскачиваясь на качелях.
— Я не сомневаюсь в ваших чувствах, полковник, — вздохнула я. — Но, боюсь, вы любите не меня. Не настоящую, живую девушку Амели. Вы любите образ, который создали сами.
И тут я увидела ошеломленные, цвета стылого осеннего неба глаза полковника. И, неожиданно, этот растерянный, живой человек, впервые открыто показывающий свои чувства, показался мне одновременно необычайно красивой и трагической фигурой на фоне багрянца и золота парка. Краткий миг, и я снова смотрела на привычного,
— Думаю, вы, сами не зная того, оказались правы, — услышала я неожиданное признание. — Наверное, я должен объясниться, но не знаю, с чего начать, так что простите мне мое невольное многословие. Много лет назад я был молод, и очень влюблен. Та девушка… Вы так на нее похожи! Мне казалось что все, к чему она прикасается, становится особенным, да и сама она казалась мне божеством — леди до кончиков пальцев, она блистала во всем, за что бы ни бралась. В её присутствии я становился неловок и косноязычен. Что мог дать божеству самый обыкновенный лейтенант, у которого не было за душой практически ничего, кроме древнего рода и громкой фамилии? По крайней мере, тогда я думал именно так.
Полковник замолчал, подошел к качелям и, взявшись за веревку, принялся слегка раскачивать меня.
— Пока я мучился от невозможности открыться, мой друг сделал ей предложение, и, когда она ответила согласием, попросил меня быть шафером на их свадьбе. На мальчишнике он отвел меня в сторону, и попросил быть с его будущей женой полюбезней. И тогда я с ужасом понял, что все это время она даже не догадывалась о моих чувствах, принимая мою скованность за холодность и отчуждение. Сразу после свадьбы он перевелся в другой полк, на окраине империи — семью надо было содержать, а жалование там было существенно больше. Так я потерял их из виду.
Я молчала, и чувствовала себя крайне неловко и от этой внезапной откровенности взрослого мужчины, и от того, что я не могла сказать полковнику ничего утешительного.
— А потом я увидел вас… Вы невероятно, фантастически похожи на нее, и мне показалось, что все еще можно вернуть — и юность, и любовь. И все же — вы мудры не по годам, и абсолютно правы. Наверное, мне стоит принести свои извинения?
— Что вы, полковник, я все понимаю.
Я поднялась с качелей, и мы двинулись в сторону усадьбы. Там полковник вежливо попрощался и отбыл, и я, глядя вслед его флайбусу, понимала, что больше я уже его не увижу, но не испытывала по этому поводу сожаления, скорее легкую грусть. Я прекрасно понимала, что предлагать полковнику дружбу было бы просто смешно.
Тетушка ждала меня в своей гостиной, и первый же вопрос, который я услышала, был:
— Все-таки отказала?
— Да, — призналась я, разведя руками.
— Умница, — отозвалась тетушка, и выжидающе посмотрела на меня.
— Тетушка, а вы знаете, что в молодости он был влюблен? — Просто так, безо всякой задней мысли спросила я.
— Пестель? Влюблен? — Тетушка удивилась настолько, что отложила журнал. — Это для меня большая новость. И в кого же?
— Он не называл имени, — вздохнула я, присаживаясь на поручень тетушкиного
— Шафером на их свадьбе? — Тетушка выглядела изумленной. — Так ты говоришь, он был влюблен?
— Думаю, что он любит её до сих пор. Он и за мной-то ухаживал только потому, что я на неё очень похожа.
Тетя Агата развернулась ко мне и посмотрела на меня так, будто увидела меня в первый раз.
— Неужели Эдит? Нет, быть не может! Он же совершенно её не выносил! Она, бедняжка, тогда совсем отчаялась, пытаясь обратить на себя его внимание… И назло ему приняла первое же предложение.
— Зачем? — Не поняла я.
Тетушка лишь вздохнула.
— У влюбленных своя, особая логика, разве её может понять обычный человек? И все же, если это была Эдит…
— Полковник сказал, что они уехали почти сразу после свадьбы.
Тетушка на секунду задумалась, потом поднялась, и отправилась в сторону своего кабинета, бросив мне на ходу:
— Прости, Милочка, мне срочно надо переговорить с Фике!
И я, чтобы не мешать, отправилась в библиотеку.
Глава 3
В это воскресенье я, вопреки устоявшемуся распорядку, проснулась раньше обычного. Поворочавшись под одеялом в тщетной попытке улечься еще удобнее, я потянулась за книгой, чтобы практически сразу же отложить её. Пришлось признать, что дальше валяться в кровати совершенно бессмысленно. Несмотря на все мои попытки умываться и собираться бесшумно, из своей комнатушки выглянула растрепанная Пруденс в халате, и, увидев, как я безуспешно пытаюсь застегнуть пуговицы на спине, не смогла сдержать улыбки.
— Мисс Мила, вы сегодня раненько, — бормотала Пруденс, помогая мне с непокорной застежкой.
— Вот, не спится, — виновато улыбнулась я её отражению в трюмо. — Я старалась потише, чтобы не потревожить.
Прю ловко оправила на мне платье, и отступила на шаг, оглядывая зорким взглядом.
— Спуститесь вниз?
— Да, поброжу по парку, — чуть виновато созналась я.
Пруденс не слишком одобряла эти мои прогулки. Отчасти потому, что, по её мнению, незамужняя барышня должна больше походить на утончённую фарфоровую куколку, которая часами красиво сидит в интерьерах гостиной, отчасти по вполне понятным бытовым причинам — после прогулок по лесу подол, да и бывало, что не только подол, у платьев был изрядно перепачкан.
И все же Пруденс не была бы камеристкой, если бы позволяла своим чувствам мешать выполнять её обязанности. Вот и сейчас она уже стояла передо мной с темно-синим шерстяным спенсером, купленным в первые дни моего пребывания на Мейфере, и украшенным множеством крохотных пуговичек. Спенсер этот тетушка считала вызывающим за слишком пышные рукава, так что я, не в силах расстаться с понравившейся мне вещью приспособила его для уединенных утренних прогулок.
— Мисс Мила, может быть все-таки накидку? — Пруденс ловко завязывала мне под подбородком ленты шляпки, стараясь уложить их красивым бантом. — Холодновато уже по утрам, все-таки осень…