Княгиня Менжинская

Татаринов Юрий Аркадьевич

…На следующий день к пану Юзефу приехал сосед пан Хлебович, хозяин Полонки. Старик встретил его в тенистой беседке, поведал о случившемся. Гость, не столько согласуясь с убеждением, сколько просто желая угодить, ответил так:

– Эти Коллупайлы – прескверный народ. Отщепенцы. Чтобы с нами, панством, когда позастольничать, поговорить – боже упаси! Только с чернью своей и знаются. Не люблю я их.

– А кто их любит, – поддержал лицемера пан Толочко. – Сыч – он и в Африке сыч. Ему сидеть в углу и пугать глазищами. Ну да ничего! Я его, мерзавца, еще прижму! Я проучу его! Нечего тайком в чужой огород лазить!

– Верно, стоит проучить! Чтоб знал! – поддержал подхалим.

– Каков молокосос,

а! Что удумал! – с воодушевлением продолжал хозяин. – Заглядывать в окна моего дома!

– Уж не влюбился ли он в панну Юлию? – с деланной тревогой поинтересовался гость. – Если так, то всыпьте ему, пан Юзеф, пару горяченьких и от меня. Будет, шельма, знать, как глазеть на мою пассию! А нет, так я сам его накажу!

Длинные, как две курительные трубки, усы пана Толочки подскочили, он усмехнулся, заметил:

– Тоже мне, заступник нашелся. Вы, отец мой, хоть держали когда саблю? Ваши нежные ручки, небось, только и делали, что пироги мяли. Нет, – с убеждением добавил он, – в помощниках не нуждаюсь. Сам с этим щенком разберусь.

– Обижаете, пан Юзеф, – ответил собеседник. – На сабельках я этому сопляку еще и фору дам. Хозяин громко рассмеялся.

– Сопляку – может быть, – сказал он сквозь смех. Давая понять, что обиделся, гость вдруг выпалил:

– Да я хоть сейчас под знамена белого орла! Я служил в драгунском полку!

– Ну все, остыньте, отец мой, – остановил его пан Толочко. Ему не нравилось бахвальство прибывшего. – Я да я! Знаю, что вы храбрец… на словах. Да разговор-то нынче не о вас. Видите, беда у меня, – он оглянулся на пруд – в ту сторону, где плавала пара белых лебедей, помолчал, успокаиваясь. Потом добавил: – Мне бы только поймать его! Уж я бы отбил ему охоту хаживать сюда! Стал бы он объезжать Вердомичи стоверстной дорогой!..

Оба притихли, явно раздраженные: один тем, что его осадили, другой мыслью, что непрошеный гость еще не пойман. Пан Юзеф недолюбливал хозяина Полонки, считая его бездельником и хвастуном, а тот открыто набивался к нему в зятья. Когда же между ними заходил разговор о женитьбе, пан Юзеф отвечал: «Стары вы, отец мой. Вдвое старше Юленьки». На что сосед отшучивался: «Старый конь борозды не портит». Однако дальше подобных диалогов дело со сватовством не продвигалось. Да и сам холостяк, хоть и мечтал обзавестись семьей, кажется, сильно сомневался, что его женой станет именно панна Юлия…

Хоть пан Юзеф без доверия относился к хозяину Полонки, в этот раз он, тем не менее, решился спросить его:

– А что вам, отец мой, известно об истинной личине этого юнца? Где учился? Какие у него склонности, характер? Согласитесь, врага следует знать как самого себя.

Гость заерзал на лавке, горделиво поднял голову – раздражение его сразу улеглось. В эту минуту он напоминал солдата, к которому обратился сам генерал.

– Характера он спокойного, – ответил пан Хлебович с таким выражением, будто знал Федора с пеленок. Между тем слышал о нем едва ли три фразы да и видел всего однажды – в толпе на ярмарке. – Достаточно взрослый, не мальчик. Закончил курсы по агрономии. Ничем не прославился. Слышал я, что отец его пресерьезно болен – у него грудная жаба – и скоро отдаст Богу душу…

– Не о нем речь. Кого-кого, а старого Коллупайло-то я знаю. Ты мне о молодом!

– После учебы осел дома, в Герутеве. Хозяйство теперь на нем. Кажется, справляется.

– Ишь, сопляк, – искренно удивился пан Юзеф. – То-то мне говорили, что Коллупайлы насадили всякой всячины: и бобовых, и гречихи. Где веками сеялась рожь, там у них теперь фасоль, горох. Он что, вегетарианец?

Гость подобострастно захихикал, пожал плечами. Пан Юзеф, в свою очередь, нахмурил лоб, буркнул:

– Когда поймаю, обязательно поинтересуюсь!

Это была шутка. Собеседник понял и громко, уже не опасаясь, что его осадят, рассмеялся. Смех вспугнул стайку воробьев, примостившихся на крыльце беседки. За гостем засмеялся хозяин. У пана Юзефа смех был не из разряда приятных. Может быть, как раз по этой причине пан Хлебович, смеясь, вытирал платком вместе со слезинками и капельки пота на лбу. Кто-кто, а уж он-то знал, что от своенравного хозяина можно ждать любых подвохов. Через минуту тему поменяли. Заговорили о новости, которая взбудоражила всю округу: о том, что на Мазуровском болоте, в лесу, объявился волк-людоед. Пан Толочко уже слышал об этом. Знал он и том, что в Мазуровском лесу нашли мальчика с выеденными внутренностями. Сегодня пан Хлебович привез еще одно известие: будто бы в одной деревне, недалеко от того же леса, пропала баба. Матерого уже видели. Сказывали, что у него изувечена морда. Деревенские возле болота ставят капканы.

– Мазуровское болото на моей земле, – заметил пан Толочко. – Знать, и этим делом придется заняться мне, – и вдруг опять пошутил: – Буду ловить двух волков сразу!

Гость не замедлил прыснуть. Но на этот раз хозяин не поддержал его. Лоб пана Юзефа опять омрачила тень тревоги.

– Неизвестно еще, – угрюмо добавил он, – кто из них страшней.

Глава IV. Пророчество

В тот же день хозяин Вердомичей, его дети и пан Хлебович отправились в сопровождении ключника Терешки посмотреть гордость пана Юзефа – недавно построенную фамильную часовню-усыпальницу.

Тенистая липовая аллея длинной дугой проходила через яблоневый сад и выводила на возвышение. Там, на берегу довольно большого пруда, и стояла новая часовня.

Ее стены были отделаны гранитным камнем, а крыша покрыта жестью. Первое, что бросалось в глаза, – это бронзовый петух на верхушке главного фасада. Громадные – во всю ширину стен – окна часовни украшали витражи. По этой причине в иной погожий день, глядя на нее издали, можно было подумать, что за стенами местится само небесное светило. Вход в усыпальницу представлял собой овальную нишу, украшенную лепниной в виде листочков дуба. В глубине ниши находилась полукруглая массивная дверь, при взгляде на которую почему-то сразу возникало ощущение, что перед тобой те самые библейские «врата рая». Над дверью, на верхушке треугольного портика, и красовался, задрав голову, бронзовый петух.

– Вижу, вас удивляет птица, – заметив недоумение на лице гостя, сказал пан Юзеф. – Все очень просто, отец мой. Я распорядился установить ее в память о моей благословенной супруге. Как вам известно, она была из немок. А там, на Неметчине, такой петух – на каждом культовом здании. Эта птица должна напоминать о кратковременности земного пребывания.

– Совсем как в Евангелии, – заметил гость. – Прежде чем пропоет петух…

– Да, – согласился пан Толочко, – это действительно евангельский петух, символ неизбежности. Он подсказывает, что впереди другая жизнь и что к ней надо готовиться.

Терешка открыл дверь – и все проследовали в часовню. В зале был устроен алтарь. Полы украшала узорчатая плитка, голубая с белым. За алтарем располагался вход в склеп. Именно там, в подземном этаже, и стояли гробы с телами пращуров пана Юзефа.

– Кроме жены, я перевез сюда своего деда, а также отца и мать. Недалек тот день, когда и сам переселюсь в это пристанище. Надеюсь, дети побеспокоятся.

– Не будем об этом, тятенька, – тут же попросила панна Юлия.

– За триста лет Толочки пустили на этой земле крепкие корни. Надеюсь, что вечные. Когда опять оказались на улице, все невольно вздохнули с облегчением. Пан Юзеф вдруг обратился к сыну: