Князь Алтайский

Костин Константин Александрович

Самарцы расползлись, а название за пустым местом осталось.

Вторым следствием из того, что от Омска до Москвы далековато, было отсутствие возможности привезти не только продукты, а вообще все. Включая и, блин подгори, оружие. Что как-то лишало смысла само существование Омска. Солдат без оружия — это не солдат, а так, человек в странной одежде. Но, как я уже сказал выше — начальству пофиг, как именно ты будешь выполнять его мудрые указания. Вот и омский воевода, недолго думая, наладил канал поставок холодняка — от тех самых кузнечных татар. Тоже, конечно, не ближний свет, но все же поближе, чем до Москвы, или даже до Уфы. Хорошо, еще, что наш царь государь — при всем его своеобразии — дураком все же не был, и, раздавая

указания, не пытался еще и указывать, как их выполнять. Другой царь на его месте, более инициативный, мог бы и приказать получать оружие исключительно от Москвы. Как говорится: не так страшен царь, как царь с инициативою.

Так что в Омске упомянутые кузнецкие татары были частыми гостями. И узнав об этом, я загорелся с ними пообщаться, узнать, так сказать, маршрут до Алтая.

3

Чем хорошо быть боярином? Чем вообще боярин отличается, скажем, от директора фирмы? Тем, что директор — он все же какие-то обязательства перед работниками имеет. Как минимум — платить им заплату, выдавать необходимый инструмент, обеспечивать рабочим местом, а отправляя в командировку — еще и проживанием и суточными… или месячными? Вечно забываю…

Боярин же своим людям ничего не должен. Вот вообще. Не то, что там чем-то снабжать — даже платить что-то и то не должен. Нет, вменяемый боярин своим людям, конечно, платит, но это именно его добрая воля, а не обязанность. И при этом боярский человек не может ослушаться приказа — и не только того, что подкреплен Повелением — или там уволиться и уйти после отработки двух недель. Вот и я — ехал, гадал, ломал голову, как мне всю мою свиту разместить, а когда прибыли в Омск — оказалось, что мне достаточно сказать «Ищите, где жить будете» — и на этом посчитать свою задачу выполненной. Где жить, чем питаться — это не проблемы боярина, это проблемы его людей.

Сам я, слегка озадаченный такими обстоятельствами — хотя и знал об этом, но не подумал, как-то это все странно и непривычно… — отправился к омскому воеводе.

Воевода Иван Дмитриевич моему появлению был не особо-то рад. Как и любой начальник отдаленного филиала он привык считать себя тут царем и богом, а ту явился неизвестно кто, будет всюду лезть и указывать. Осознав, что я здесь проездом, он повеселел, и даже выделил мне избу для проживания. Хорошую такую избенку о трех этажах, лишь чуть-чуть до звания терема не дотягивающую. Видимо, как раз на случай приезда какого-нибудь внезапного боярина построенную.

Разместившись, я не стал, как говорят в Чернобыле, тянуть кота за рога, и отправился на поиски упомянутых татар. А чего тянуть? До Алтая еще ехать и ехать, а уже конец февраля. Скоро сеять, а где — еще неизвестно.

4

Татары обнаружились в трактире. Трактир — это такая штука, которая сама собой заводится там, где обитает достаточно много людей, в особенности, если в этом месте бывает много приезжих. Вот на трассе посреди степи — фиг найдешь, а посреди острога — аж три.

— Будь здоров, уважаемый, — подошел я, постукивая посохом, к столу.

«Уважаемый», сиречь — самый старший из татар, старик с темных, как будто продубленным лицом и узкими глазами — взглянул на меня несколько ошалело.

— И ты будь здоров… боярин…

Блин, осторожнее надо с введением демократии. На Руси боярин, первый здоровающийся с низшим по положению, это… это примерно как генерал, робко спрашивающий у сержанта, можно ли ему войти в казарму.

Чтобы чуть уменьшить диссонанс — не особо получилось, кузнечные весь разговор несколько дергали и выглядели ошарашенными — я уселся на лавку за их стол и потребовал рассказать, откуда они и не с Алтая ли случайно.

Татары, чуть успокоившись, видимо, когнитивный диссонанс слегка спал, рассказали,

что они не с Алтая, а чуть дальше, но как до того самого Алтая добраться — расскажут. По замерзшим рекам, а как же. Сначала, мол, нужно от Омска пройти по реке Оми — в ее честь острог и назван — потом по Следам Очана, по Соленому Чану, через Сладкий Чан в Каргат, по нему до Оби — а там, мол, уже рукой подать.

Поблагодарив — по-боярски, в двадцать первом веке такая благодарность выглядела бы как откровенное хамство — я вернулся к ожидавшим меня за другим столом моим людям. В лице Нафани, Клавы, поручика Ржевского — который мне все об Омске и рассказал, он же меня здесь дожидался — а также неотвязного пчеловода Николы, который как-то сам собой оказывался всюду, куда бы я не отправился.

И эти самые лица как-то очень напоминали лица кузнецких татар. Не шириной глаз, а общим ощущением некоторой ошарашенности.

— Что?

— Викентий Георгиевич… — выразил общее мнение, вернее, общее недоумение Нафаня, — С кем это вы сейчас разговаривали?

— С татарами кузнецкими. Они железо разное в острог привезли, я у них нужный путь узнавал.

Несмотря на то, что мы, как бы, едем на Алтай целой толпой — почти никто из толпы не знал, куда именно мы отправляемся. Может, я просто параноил, но лучше быть живым параноиком, чем мертвым идиотом. А если мои люди не знают конечного пункта назначения, то и проболтаться о том, где меня нужно искать — не смогут. Самое удивительное — никто этим самым конечным пунктом и не интересовался. Мол, боярин нас ведет куда-то в тайгу — значит, знает, куда нам надо.

Нет, особо доверенные, вроде Клавы и Нафани, мои планы, конечно, знали. Но вот, скажем, Никола в число особо доверенных не входил.

Так, я не понял. А что это мои люди так на меня смотрят? На мне что — цветы выросли или там узоры какие?

— Викентий Георгиевич… А… А на каком языке вы с ними разговаривали?

Глава 7

1

Неожиданно для всех — в том числе и для меня самого — оказалось, что я полиглот. И, сам того не замечая, могу разговаривать с любым человеком на его родном языке. А понимать вообще любой язык, на котором кто-то разговаривает, даже если для говорящего он и не родной. Не зря татары так выпучились на меня — я бы тоже ошалел, если бы ко мне где-нибудь в Аргентине подошел, скажем, гаучо и на чистейшем русском поинтересовался бы, как у меня дела.

Знание языков — вещь, несомненно, полезная. Особенно если учесть, что один малосообразительный боярин как-то не подумал над простым вопросом — а как он собирается общаться с алтайцами? Или же вы, князь, блин, Алтайский-Самозванный, полагали, что там, на огромной территории, никто не проживает? Или же что местные жители, несмотря на то, что до границ Руси верст так тысяча, будут знать русский? В общем — вещь полезная. А вот откуда она у меня?

Вообще-то знание языков могло дать использование Слова. Были такие Слова, очень редкие, но были. Только вот затык — у меня таких Слов не было. И ни у кого из моих людей их не было тоже. Тогда, блин, откуда? Откуда это знание в моей голове?! Я ведь, осознав, что только что разговаривал на кузнецко-татарском, не махнул рукой, а провел серию экспериментов. Ржевский, который в Омске уже давно обитал, нашел мне здесь и татар, других, не кузнецких, настоящих, из-под Казани, парочку башкир, даже одного хромого генуэзца, бог знает, какими судьбами затесавшегося в это удаленное от всего и вся место. Всех их попросили сказать что-нибудь на их родном языке, а генуэзца — еще и на латыни, которой он более или менее владел. И все эти слова, сказанные на башкирском или итальянском, я прекрасно понял. Даже ворчливое «Клянусь Бахусом, если б не семейка Заккария, с капустой бы я приехал в эту сумасшедшую страну, населенную сумасшедшими…».