Князь Алтайский

Костин Константин Александрович

В минусе у нас было самое дорогое, что у меня есть.

Люди.

Трех разбойники подстрелили пулями, и один поймал стрелу. Вернее, подстреленных было где-то с десяток, но они выжили. А эти четверо — нет.

Я сурово смотрел на то, как погибших ребят заворачивают в холстины, с тем, чтобы похоронить на ближайшем кладбище. Ну, или хотя бы — в более удачном месте, чем обочина у дороги. Сурово — потому что, несмотря на прожитые здесь почти два года, я так и не привык к здешнему отношению к смерти. У нас, в двадцать первом веке — смерть человека, особенно человека, которого ты знал, это всегда трагедия. Здесь же, на Руси века семнадцатого, смерть чем-то настолько уж трагическим не считалась. Может

быть, оттого, что здесь каждый был твердо уверен в том, что после смерти попадет в лучший мир, кому особенно повезет — и в царство небесное, отчего не видели особого повода горевать, да и вообще цепляться за эту жизнь. Здешние русские — впрочем, я подозреваю, англичане, татары и башкиры тоже — спокойно отправлялись в бой, на верную смерть, и не менее спокойно умирали. Но я-то еще не настолько боярин, чтобы хладнокровно отправлять людей, людей, которых я прекрасно знаю, на верную смерть. Вот и скребут у меня на душе кошки, при взгляде на мертвые тела тех, кто еще вчера жил и радовался жизни.

Кстати, об отправлении в бой…

— Стоять.

Клава, попытавшаяся прошмыгнуть мимо меня неприметной мышкой — ага, мышка в расшитой шубе и меховой шапке — замерла на месте.

— Сестренка моя разлюбезная.

— Да, братик мой любимый? — посмотрели на меня ясные круглые, совершенно невинные глаза. Еще и ресничками похлопала, для пущей убедительности.

— А пойдем-ка в мой возок, кое-что нужно тебе сказать.

Втолковать, скажем так.

3

По пути на Алтай мой девчоночий гарем, как-то сам собой собравшийся за время моих блужданий туда-сюда по Руси, разделился на две неравные половинки. Аглашенька, моя любимая скоморошенька, осталась в Уфе заниматься хозяйственными делами и ждать, пока подтянуться все остальные переселенцы на Алтай. С ней осталась тетка Анфия, ставшая кем-то вроде завхоза моего некрупного рода, и Настя. Ведьмочка осталась в качестве огневой поддержки, как одна из двух моих очаровательных огнестрельных орудий. Второе, сиречь, Клавочка, отправилась со мной, потому что кроме нее и Насти никто нужным Огненным Словом, позволяющим запускать могучие файерболы, не владел. Я пробовал научиться, но у меня упорно не получалось. Еще со мной отправилась Дита. Не то, чтобы бесовка прям так уж сильно была нужна, но ее, с ее шебутной натурой, проще было привязать к чем-нибудь достаточно неподвижному, чем запретить поехать вместе со мной. И им обоих, Клаве и Дите, было строго-настрого приказано — ни в коем случае не влезать в бой, если вдруг он случится. Только если на то будет мой прямой приказ.

— А приказ был? — строго спросил я, глядя на сидящую, сложив ручки, нарушительницу. Можно было ожидать, что в драку с разбойниками полезет Дита, но Клава…! Она же серьезная и ответственная… так я думал до сегодняшнего дня.

— Не было, — опустила глаза моя названная сестренка.

— Тогда почему я отчетливо видел, как кто-то, до крайности напоминающий одну девушку по имени Клава, с увлечением кидался в разбойников огненными шарами.

— Потому что у кого-то слишком хорошее зрение, — пробурчала Клава.

— Что?!

— Может, тебе показалось? — с надеждой спросила она.

— Нееет, — зловеще протянул я, тем временем лихорадочно размышляя, что делать.

Им обеим, Клаве и Дите, за нарушение приказа я пообещал порку. Но сказано это было сгоряча и не подумавши. Не подумавши, в частности, о том, что они обе — взрослые девушки и пороть их — это уже не наказание, а какое-то извращение. С другой же стороны — я боярин. А боярское слово, как известно, тверже гороху и не наказать я Клаву не могу.

Блин, я что — и впрямь в боярина превращаюсь? Ведь если я Клаву прощу — никто об этом не узнает,

но мне нарушение моего же собственного слова все равно кажется неправильным, вот прям до нервной почесухи. Хотя дело, наверное, не в боярском слове. Дело в моем отходняке после гибели стрельцов. Как представлю, что и Клаву, мою сестренку названную, могли вот так же в холст заворачивать — прям сердце останавливается. А если ее сейчас не наказать — она ж в следующий раз опять в драку полезет…

— Тогда мне как? — робко спросила Клава, видимо, решившая, что я молчу и пыхчу от гнева, — Ложиться на живот?

Она потеребила подол сарафана и снова посмотрела на меня сквозь ресницы. Блин, а у меня даже ничего поротельного нет… Не ладошкой же ее шлепать… Хотя… Нет «хотя» — это не про ладошку, а про то, что у меня в штате вообще-то палач есть, Христофор. Нет, пороть боярскую сестру ему не по чину, но у него ж наверняка есть какие-то плетки, кнуты… Нет, плетки и кнуты — это как-то жестоко…

Блин! Интересно, хоть кто-то до меня мучился сомнениями по поводу того — отшлепать ли ему провинившуюся девчонку или нет?!

— Викешенька, так что мне делать-то? — что-то в это голоске явственно прозвучали нотки облегчения. Видимо, кто-то думает, что сможет отделаться легким испугом?

— Ложись. Пороть буду, — решился я.

— Нечестно это, — буркнула Клава, послушно ложась на живот. Так и не сняв сарафана, кстати, но оно и к лучшему. Подозреваю, Аглаша не одобрит, если в ее отсутствие я тут начну девчонок раздевать.

— Чего это нечестно? Провинилась — получи.

— Нечестно, потому что мы с Дитой вместе сражались, а наказывают только меня одну.

Сражались они, героини, блин, воительницы… Что?!

— Предательница! — в распахнувшуюся дверь возка впрыгнула Дита, — Он же меня не видел!

— АГА!!! — окончательно разозлился я. Меня тут, похоже, ни во что не ставят? Ну держитесь, девы-воительницы, валькирии, блин.

— Вот! — я протянул опешившей Дите свой пояс. Кожаные ремни здесь еще в моду не вошли, все носят пояса их ткани, длиной так метров в пять, если их полностью размотать. А если сложить в несколько раз — вполне себе наказательная штука получается, — Раз вместе ослушались, значит, будете друг дружку пороть. Десять поясов каждой.

— Какие поясов? — дружно спросили Клава и Дита.

Какие-каких, не знаю каких, сам только что выражение придумал.

— Ну, как говорят «получить десять плетей». А плетей у меня нет — только пояс. Значит, десять поясов! Каждой! Приступайте!

И вышел из возка. И если честно — просто сбежал от принятия решения.

В общем, не знаю, как они там друг с дружкой обходились, не подсматривал и не подслушивал, но потом они обе встретились мне хмурые, надутые, и дружно пообещавшие, что больше так не будут. Ну, будем надеяться, что на пару дней их обещаний хватит.

Вот такие вот у нас перепады — от боя и сожалений и погибших до наказания провинившихся девчонок.

Дурдом.

Так мы ехали и ехали себе по снежной степи, дальше и дальше. Разбойники на нас больше не нападали, ни башкирские, ни русские, никакие, других приключений тоже не было, так что остаток пути до Омского острога прошел достаточно скучно.

А вот в самом остроге все стало гораздо веселее…

Глава 6

1

Начнем с того, что на остроге дорога, по которой мы ехали больше месяца и к которой успели привыкнуть как к родной — заканчивалась. Совсем. И как-то сразу возникало ощущение, что вместе с дорогой заканчивалась и цивилизация и дальше предстоит путешествие по диким местам, населенным исключительно дикарями и мутантами… тьфу ты, какими еще мутантами? Тоже мне, Безумный Макс, дорога ярости.