Князь мира
Шрифт:
Солдат прошел мимо баб, отсчитал третий дом от краю по левой руке, подошел не торопясь, видит: дом так себе, не ахтишная стройка!
Крыт под щетку соломой, на соломе с краю крапива, и в крапиве на тепле весело бабочка вьется, под окнами стоит рябина или черемуха, не поймешь: лист чуть разбила и выставила только ушки, окна скособочились и смотрят в землю, да и вся изба сильно подалась вперед, будто тоже собирается куда-то за хозяином идти, да никак не сдвинется с места.
"Под крышей бобыль, - подумал
Поглядел солдат на дверку: замок с хитрым отпором, кованой меди, видать, что Михайлова жена куда-то тоже еще с утра устегала.
– Известно дело, - ухмыльнулся солдат, - баба-то видно, что да!
Достал было кисет и начал уж крутить козью ножку, да вспомнил про Михайлу, что тот ни водки, ни табаку за всю жизнь не употреблял, сунул кисет под застреху, сидит - лик постный, ждал-ждал, все глаза проглядел на середку.
– Ишь ты, шленда! Ну да ладно: подарю сапожки - подожмешь ножки!
Только к обеду, когда отзвонили на чертухинской колокольне и последний удар укатился далеко куда-то за наши леса и поляны, через деревни и села, к тому, может, синему морю, на берегу которого стоит бесплатежное царство, -солдат разглядел: идет из-за дворов Михайлова молодуха, будто крадется от людского глаза, хотя кому какая нужда подсматривать, подошла к огороду сзади Михайлова дома, и с ней рядком кто-то вроде ей на ухо шепчет, одной рукой на избу показывает, а другой обхватил посередке и не пускает, но Марья, видно, уже разглядела солдата, отпихнула вздыхателя от себя, и тот споткнулся и повалился в межу, а Марья будто чуть вскрикнула и заспешила, словно куда опоздала.
– А-а-а… Эн оно что, - щелкнул солдат.
Отвернулся, как будто ничего не заметил.
Марья подошла и поклонилась, платочек на голове поправила и грудь подперла рукой, чтобы не так заметно было волненье из-под ряднины.
– Аль уж вернулся, Михайлушка?
– Голосок виноватый.
– А ты не ждала небось?
– сердито ответил солдат, не повернувшись.
– Где это тебя с такой рани нелегкая таскала?
– В церкву, Михайла… к ранней ходила! За тебя помолилась!
– Подумать только, праздник какой: молодой пономарь!
– Да что ты, Михайла, в уме?..
– всполохнулась Марья.
– Мало что люди болтают, всех слушать, ушей не хватит. На-ка просвирку!
– Знаем мы эти просвирки - в середине дырки!
Марья ушам не верит: никогда до той поры ее Михайла и голосу не подавал, где была, куда ходила, как и нет его, старик очень тихий, согласный, вся и беда, что не в силе да пахнет от него по ночам как из могилы.
– Думала, ты в лес за грибами пошел… грибов принесешь… потому и печь не топила, а тут как раз зазвонили!
– Ямщик, должно, со звонками проехал! К тому же, дурья твоя голова, если уж врать, так навирай, чтобы угодить
И в самом деле, нескладно это вышло у Марьи, совсем недавно снег только сошел, ну да в обиде у бабы месяц за месяц заходит и все сроки иные.
– Ладно, небось… отпирай избу да становь самовар! Мотри, Марь, у меня: я ведь тихий-тихий, а не гляди, что в тряпочку помалкиваю: я ведь все-е вижу!
– Михайл… побойся-ка бога!
– Чего ж мне его бояться: дело несь говорю!
Марья еле ключом в замок попадает, тычет, а сама утирает глаза, и за слезой ей не видно, что держит ключ кверху дужкой, не протыкая в лазок.
– Напраслина, Михайла… видит бог, напраслина!
– О… о… напраслина!.. А кто же тебя мял сейчас за углом?
Марья выронила ключ и схватилась обеими руками за щеки, смотрит во все глаза на солдата в Михайловом виде, не зная, куда ей кинуться лучше: ругаться или смеяться над стариком, потерявшим всякий разум от подозренья.
– Сам видел: руки вот так и расставил… иди, дескать, к своему старому черту, а я вот не пущу… Хорошо, что столкнула!
– Что-о?
– протянула Марья.
– Что эта?.. Уж не в писании ли вычитал?..
– Да то… вот что… могла бы где-нибудь подальше от дома! Не срамила бы дом!
– Глаза те, старый слепень, напучило!
– Ничего не напучило - сам видел!
– Да что ты видел-то?..
– заходили Марьины скулы, вот лопнут не то от злости, не то от смеха.
– Кого?..
– Пономаря!
– расстановисто ответил солдат.
– Пономаря-а? Да он же на Пасхе с колокольни свалился!
– Его самого! Захочет - с того света придет!
– О… о… х-хо-хо-хо!..
– раскатилась Марья, присела и даже руками себя в коленках обхватила.
– Старый же ты дурыня, до чего же меня только насмешит: ей-бо, сейчас тресну! Ох-хо-хо-хо-хо! Ой… ей… ой!
Солдат недоуменно поглядел на бабу и подумал:
"Баба-то - да! Проведет и выведет!"
– Ой же и дури в тебе накачано, Махайла! А все, должно, от писанья! Лучше бы гряды копал!..
– Скажешь тоже: и видел, да не видал! Знаем вашу повадку! Шалишь!
– Да не говорю, что не видал… только что ты вида-ал?..
– Марья опять зашлась дробным смешком, закашлялась и схватилась за грудь.
– Пономаря!
– отвернулся солдат.
– Держите меня, сейчас упаду: это же чучело! Какой там еще пономарь?
– Чучело?
– удивился солдат.
– А то нет?.. Пономарь?.. Сам же ведь прошлой осенью ставил!
Солдат почесал недоверчиво в затылке и хмельно улыбнулся:
– Ишь ты, память-то какая девушкина стала… ну, вот убей меня - не помню!
– Это у тебя писаньем отшибло!
– Сумно мне что-то: пойти посмотреть!
– Поди, поди, фефя, глаза разуй, слепой куклюй!