Князь мира
Шрифт:
Одни крестились, божились, кулаками махали, ногами топали: дескать, обошел по-хорошему землю Михайла Иваныч и в свое время домой назад воротился, правда, когда воротился назад, так уж все у него в жизни так обернулось, что вроде как и не за чем было ходить.
Тут, при таком повороте, маловерные люди уже от себя добавляли, что Михайла хоть и выполнил Филимонов завет и обошел кругом землю с зари на зарю, но, обошед ее, как уж мы говорили, не по главной дороге, а по затылку, как раз забрел в беспошлинное и бесплатежное царство, но долго, меж прочим, там не
Потолкался Михайла у них денек по базару, расспросил, что ему было надобно, и, не заплативши ни полушки за чудесное средство для маломочных стариков, потому что в той стороне ни за что денег не платят: бери в любой лавке какую хочешь шубу, хочешь - на меху, не хочешь на меху - бери на пуху, тебе даже дурного слова никто не скажет, а с почтением, наоборот -опять велят приходить!
– получил, значит, задаром волшебную лучинку, прихватил бы, может, в подарок Марье и шубу, да, видно, все же далеко нести, и с этой самой лучинкой тут же наладил назад, потому что по ее молодости лет не располагался на свою молодуху.
Сплетка это иль правда, теперь трудно проверить…
Про лучинку же эту так говорили, что лучинка и лучинка, какую и все у нас щепают на самовар, а раньше втыкали в светец, обстругана начисто, чтобы задоринки не было слышно, и привязывалась для-ради державы на черенок, отчего и родился у Святого на старости годов от второй жены его Марьи будущий барин в нашей округе, Махал Махалыч Бачурин.
И в самом-то деле: при рожденье, кто видел, ручки и ножки были у него как лучинки, а голова с самовар!
Зато и вышел такой мозголовик!
*****
Другие же старики говорили совсем наоборот: обойти-то обошел, дескать, Михайла, только не землю, потому живому человеку за всю даже жизнь ее не обойти, а обошел-де добрый народ, наведши его на старости годов на лишний грех и пересуды - не смог сладить с молодой женой и как-то стакнулся с чертом, черт с молодухой спал на полатях и до самой Михайловой смерти жил у него в батраках, а сам Михайла по хворости своей больше давил тараканов за печкой и только для смущения народа выходил инчас с палочкой, которой отгонял от себя на людях нечистую силу, не дававшую ему после второй женитьбы покою.
Как тут хочешь, так и разбирай.
Оно вполне и понятно: сынок-то у Михайлы задался, так что никто головы не мог приложить: откуда это так к одному человеку счастье да удача наперла?
В одном только, пожалуй, все были согласны: дело, дескать, в лучинке!
Был там черт или нет, шут его знает, никто у него на рогах не висел, что же касательно этой самой лучинки, так тут совсем иной разговор: как-никак Михайла старик был маломочный, всю жизнь на поясницу жаловался, а у Марьи из косы хороший кнут выплетешь и на спине для двоих места хватит - свезет!
*****
Наконец, речь доводя до конца, надо сказать, что и в старину были такие неслухи, которые,
– Пустое! Будет врать-то, чего не бывало!
Тут уж поворачивалось все дело совсем другим краем: будто как раз в это же самое время появился в нашем приходе молодой пономарь…
Такой, надо сказать, пономарь, каких и действительно в старое даже время было немного, а теперь и совсем не бывает.
*****
Пономари по большей части с росту сморчки, с голосу сверчки, ни спереду они, ни сбоку, куда ни зайди; самое же главное - всегда как-то в годках, будто для них и молодых лет бог не посылал, а так уж зарождались все пономари с седой бороденкой, с природной хроминкой в ногах, только бы с колокольни не сверзиться да поздорову из церковной сторожки добраться до храма.
Одним словом, никчемышный, убогий народ… хотя часто от убожества лечат других, веснушки с девок снимают, а на боленые ноги ставят пиявки.
А тут…
Да, уж это действительно верно: был, был такой пономарь!
Метил он будто в попы, но к благословию был не прилежен, притвержен был больше к матерному слову и к пьянству, хотя человечек был безобидный, только через меру шумный и непокорный.
По слухам, изгнали его в свое время в захолустье за то, что в непотребном виде, когда подавал во время торжественной службы в присутствии большого начальства митрополиту кадило, на весь собор сначала громко икнул, а потом, спохватившись, зло матюкнулся, хотя, конечно, осекся на первом же слове и закрыл рот рукавом.
Может даже, его бы и совсем лишили церковной стези, но по немалому искусству в колокольных коленах и по большой охоте к звонарному делу сослали как бы на испытание, почему он и выплыл у нас, как в самом в то время бедном и отдаленном приходе: можно сказать, место было - ни межи, ни просека, три губернии соткнулись в одном болоте, почему ж говаривали в старину про наше Чертухино, что слышно в нем, как сразу в трех губерниях поют петухи!
Конечно, в нашей местности пономарю только и осталось, что без просыпу пить с такой незадачи, а ведь голос-то какой был у человека!
Бывало, в городу, если случалось после перепоя апостола читать или возглашать многие лета, так важные барыни в обморок падали!
Да и у нас в Чертухине тоже в куполе под крышей на высокой ноте, отдаваясь, звенело железо.
К тому же и вид имел - было на что поглядеть, кудри бороной не расчешешь, рост - рукой в нашей церкви доставал до потолка, ему, конечно, прямая дорога куда-нибудь в кафедральный, поближе к именитым купцам, а тут так все сложилось, что закопали человека в глуши.
Мужикам же, конечно, обо всем дознаваться про пономаря мало было нужды, что, дескать, это за человека им подсудобили, очень были довольны, потому что перед ним был звонарек так себе: не то к обедни звонют, не то муха в немытое окно скубется; тут же сами ноги тычутся в свежие лапти - и не хочешь, и некогда, да пойдешь!