Князь мира

Клычков Сергей Антонович

Бодяга с братьями Кушаковыми хотели было, узнавши, в чем дело, поворотить к дому оглобли, но барыня чуть не со слезами упросила остаться, а Бодяге незаметным образом сунула в рукав сторублевку, моргнув на чиновника с орденами… Бодяга ткнул будто за фалды, а он и внимания никакого не выказал, переписал все в приемной и подвесил на ниточках сургучи…

–  Взять взял, ирод, - шепнул барин Бодяга, отозвавши Рысачиху в сторону, - а медальки все же навесил! Вы бы, знаете-понимаете, ему еще сторублевик, а то и сразу три штуки… видно, что ему одной мало, жаратку!

Барыня не выдержала таких бодягинских слов и заголосила, как деревенская

баба:

–  Спасите… разбойники… грабют!

И хлопнулась на пол…

Бодяга отскочил от барыни, братья Кушаковы схватились за сердце, а чиновник Подсбруев со строгостью посмотрел на барыню, у которой даже глаза закатились, и бровью не повел от таких оскорбительных слов.

–  Обычные в таких случаях нервы!
– развел он руками перед Бодягой, который все время совался ему под ноги со сторублевкой, улучая минуту сунуть деньги за фалды, но, должно быть, так и не улучился, совравши барыне, а тут, не зная, что ему в таком курьезе с барыней делать, а самое главное, куда теперь девать сторублевку, забежал с поклоном за Кушаковых и незаметно опустил себе бумажку в карман.
– Вполне понятная женская слабость! Однако, господа, вам придется остаться и дальше присутствовать при описи имущества помещицы Рысаковой, не брать же мне понятых, разумеется, из ее мужиков?!

Братья Кушаковы гмыкнули и поклонились, уставившись в ордена, а барин Бодяга выбежал стремглав в коридор и заорал хриплым тенорком:

–  О, лю…ди…и…и, во…о…о…ды! Бары…ня помира…ает!

*****

Оттого ли, что Рысачиха так неожиданно на полу растянулась, аль потому, что барин Бодяга, сделавши страшное лицо, так заорал в коридоре, только на этот крик не только никто не отважился показаться, но даже Никита Мироныч, который стоял во время описи в уголку и ожидал от барыни распоряжений, даже Никита Мироныч от великого испуга бросился вместе со всеми задним ходом на улицу через людскую, оставивши барыню в таком ее положении безо всякой защиты.

Что там дальше творилось в селе Скудилище, никто хорошо сам не видел, и только потом уж, через десятые руки, со слов Бодягиных крепостных, с которыми барин Бодяга по малоимуществу своему был на короткую ногу, пошли разговоры, и если по ним рассудить, то кой-чему тут можно поверить, но и усомниться можно во многом…

*****

По этим рассказам так все выходит, что и барин Бодяга даже всего не мог видеть своими глазами, то есть сколь благополучно чиновник, сопровождаемый двумя братьями Кушаковыми, управился с описью у майора на половине, потому что, когда Бодяга вернулся из коридора, никого не дозвавшись, чиновника с братьями Кушаковыми он уже не застал, и куда они воспоследовали, шут их там знает, братья Кушаковы были известные гмыкалы и немтыри, если тут что и случилось, то об этом можно только догадываться и строить разные предположенья… тем более что барыня по возвращении Бодяги лежала в полной бездыханности по-прежнему в приемной и никаких знаков к жизни не подавала…

С барыней тут и занялся Бодяга…

…Вспрыснул ее одеколоном, поцеловал несколько раз неподвижную ручку и так прилаживался и эдак, приводя барыню в свои чувства, наконец расстегнул даже лифчик под шелковым пеньюаром, чтобы не стеснялось дыханье, когда же Бодяга неосторожно ткнулся в открытую грудь холодной рукой, в то самое место, куда за корсаж барыня прятала деньги,

Рысачиха чуть приоткрыла глаза и так поглядела на Бодягу, что тот упал перед ней на колени с невинным лицом, сложил руки и запричитал:

–  Слава… слава создателю… вы не умерли… вы живы!

Рысачиха сразу оправилась в такой неловкости и поднялась на ноги, чуть пошатываясь и опираясь Бодяге на локоток:

–  Спасибо… спасибо… вот верный друг!
– спокойно сказала она, запахивая грудь.
– У меня такие, Бодяжка, все время несчастья…

–  К счастью… к счастью, Раиса Васильевна… вернейший признак, знаете, к счастью и к большой-большой удаче… По соннику так!

–  Ален… лен!
– вздумала было Рысачиха, очевидно и в самом деле еще не совсем пришедши в себя, позвать девку, но тут же осеклась.
– Ах… я и забыла… Бодяжка, какой неблагодарный народ!

–  Свиньи-с, свиньи-с, Раиса Васильевна, истинные свиньи. Только сказать: барыня чуть не умирает, а они… хоть бы рукой кто пошевелился. Обрадовались даже как будто. Ах, действительно, свиньи… тупорылые…рылые свиньи… Раиса Васильевна!

–  Спасибо… спасибо… Проводите меня, пожалуйста, в спальню.

–  В спаленку, в спаленку… Бай-бай, бай-бай… Ах, Раиса Васильевна, понимаете, все пустяки на этом свете, во-первых, а во-вторых и в-третьих, я, знаете, на вас прямо дивлюсь и удивляюсь, как вы… с таким, можно сказать, значеньем допускаете… подобные вещи… Съезди вы в Питер, понимаете, шепните кой-кому на ушко, и еще неизвестно, чем может, знаете, кончиться дело?

–  И то думаю, - сказала Рысачиха, проходя под руку с барином Бодягой в спальню.
– Ведь это ж, Бодяжка, разбой!

–  Понимаете, Раиса Васильевна, - большая дорога!

–  …И этот чиновник, - зашептала Рысачиха, - переодетый разбойник!

–  Мошенник… с фальшивыми орденами! Правильно… правильно, Раиса Васильевна… мы его знаем!.. Мы его знаем! Понимаете, - тоже шепотком зачастил Бодяга, озираясь на двери, - известнеющий вольнодумец! Тюрьма плачет!.. Хотя, знаете, такой мастак огребать награды и ордена… черт его знает, понимаете, как у него это все так ловко выходит!

–  А вы заметили: борода привешена?..
– присела Рысачиха на край широкой кровати.
– Удивляюсь, когда не заметили… удивляюсь!..

–  Вот еще скажете, понимаете: не заметил!.. Что от меня ускользнет? Как же, как же… я даже, грешный человек, хотел за бороду так… чутильку дернуть, посмотреть, что из этого выйдет, да ведь сами понимаете, все же ведь страшно… А вдруг она у него, знаете, все же своя? Или так крепко прилеплена, что ее соленой водой не отмочишь, - ведь какой проходимец! Все может статься! Камфуз… скандал может выйти… Ложитесь, ложитесь, Раиса Васильевна. Закиньте прекрасные ножки и не обращайте, знаете, на меня, что я человек мужеского племени… Извольте, извольте, я вам помогу!

–  Спасибо… спасибо… не надо!
– потонула Рысачиха в пышно взбитой перине, съежившись и подбирая подолы под ноги.
– Ах, как устала!

–  Баиньки… баиньки… почивайте и чувствуйте, что вы за мной, как за каменной стеной… да-с, я дворянин и ваш давнишний слуга и поклонник! Пока вы покоитесь в объятьях морфея, я, знаете, в щелочку, в дырочку… все, понимаете, прослушаю и высмотрю; и может даже, шут его знает, понимаете, придется пока сунуть ему еще сторублевку?!

–  Это ж, Бодяжка, грабеж… как он смеет! Ах, если б был здесь… князь… Зачем, зачем он так некстати уехал?