Князь Святослав II
Шрифт:
Давыд, хорошо знавший дружинника, на этот раз с трудом узнал его, через все лицо молодого воина пролегал глубокий шрам.
– В сече под Сновском половец саблей приложил, - ответил Воибор на вопрос Давыда.
Послание Святослава сыну было длинным и злым. Начав с воспоминаний о слабохарактерных поступках Давыда, совершенных им в детстве, о его всепоглощающей лени, на которую жаловались наставники по греческому языку и закону Божию, Святослав затем язвительно прошелся по сластолюбивым наклонностям Давыда. Напомнил и о малодушии в случае с больным
«Женитьбу же твою на первой попавшейся девке без моего на то благословения я понимаю как результат твоей непомерной глупости и еще более непомерной похотливости, - написал в заключение Святослав.
– Может, ты мнишь себя властелином, равным мне? Может, сим глупейшим поступком, Давыд, желаешь убедить себя, да и меня тоже, будто ты истинный муж и князь: что хочу, то ворочу! Так на это, сын мой, будет тебе от меня такой сказ: хотел я тебя в Ростове князем посадить, ан теперь не хочу. В Ростове Олег сядет, он хоть и моложе тебя, да не такой дурень. Тебе же до скончания века в Муроме сидеть. По горшку и крышка!»
Читая отцовское письмо, Давыд бледнел от ярости: отец ни во что его не ставит!
«Попреков целый воз, а насмешек - два!
– сердито думал Давыд, меряя шагами тесную светелку на два окна.
– И при чем тут Ростов, коль град сей не в отцовском владении?»
Давыд позвал к себе Воибора.
– Братья мои как поживают? Отец в грамотке упомянул, что собирается Олега в Ростове посадить. Так ли это?
– Именно так, княже, - ответил Воибор.
– Но в Ростове княжит Владимир, сын дяди моего Всеволода.
– Старшие князья порешили Владимира в Смоленск перевести, - принялся разъяснять Воибор, который был в курсе дел, - а на его место посадить Олега. Мстислав Изяславич в Полоцке сел, а в Новгород решено отправить Глеба. Роман же сядет в Тмутаракани. Роман еще в мае выступил туда с дружиной. Князь Святослав дал ему в помощники свея Инегельда. В августе, думаю, Глеб уже вернется на Русь.
– Обо мне батюшка речь не заводил?
– спросил Давыд.
– Нет, княже.
– А… матушка?
– Женитьба твоя порадовала ее, княже.
– Здорова ли? Отец о ней ничего не пишет.
– Цветет!
– улыбнулся Воибор.
– Весела и здорова! «Еще бы! Небось не намилуется с Олегом, благо ни меня, ни Ромки рядом нет, а Ярослав еще несмышлен!» - зло подумал Давыд.
Но и в ненависти своей он не мог в душе не восхищаться своей мачехой, ловко обводившей всех вокруг пальца. С каким изощренным умением Ода избавилась от него, Давыда!
– Не ведаю, написал ли тебе об этом князь Святослав, супруга Изяслава родила на Максима дочь в Кракове, которую нарекли Евдокией, - сказал Воибор.
– Отец умолчал об этом, - хмуро промолвил Давыд. Воибор покачал головой, словно извиняясь за то нерасположение, каким платил Давыду его отец.
Неожиданная встреча
Тмутаракань приняла нового князя настороженно.
Роман и сам не скрывал этого от брата Глеба, который, собираясь на Русь, рассказывал ему, кто с кем в окрестных землях воюет, какие племена наиболее воинственны, про размер собираемой дани упомянул.
– А почто у шегаков дань такая маленькая?
– спросил Роман брата.
– Из всех касогов шегаки самые многочисленные и злые в рати, - ответил Глеб, - они сами с соседей своих дань берут рабами и лошадьми. Это осиное гнездо только тронь - греха не оберешься! Проявляют шегаки нам свою покорность и ладно. К тому же они союзники наши супротив диких ясов и зихов.
– Ладно, - промолвил Роман, - поглядим, какие это воины!
Глеб незаметно окинул взглядом плечистого Романа: возмужал, ничего не скажешь!
– Не будил бы ты лихо, брат, - предупредил он.
– У племен кавказских грабежи и набеги обычное дело. Покорить их до конца никому не удавалось.
– Однако Мстислав Храбрый наложил дань на ясов и касогов, - заметил Роман.
– Мстислав породнился с князем касожским и принимал ясов и касогов в свою дружину. Не силой, а умом брал он верх над иноверцами здешними, - молвил Глеб.
– Ты же, братец, как видно, собрался оружием греметь. Дружины мало, так нагнал еще черных людей себе в подмогу! Токмо невдомек тебе, что на твои сотни ясы и косоги тысячи воинов выставить могут.
– Кто желает повелевать над многими, со многими и сражаться должен, - упрямо произнес Роман.
– Лучше поведай, что в Тавриде творится. Посол греческий был у отца нашего, плакался, что сладу нет с восставшими рабами и разбойными людьми.
– Были и у меня посланцы императора ромеев, - усмехнулся Глеб, - просили подсобить супротив восставших париков и проскафименов [122] . Да я отказал, своих забот хватает.
– Купцы греческие сказывают, будто уже не первый год чернь бесчинствует в Тавриде, - сказал Роман.
– С чего же все это началось?
[122] Парики и проскафимены - зависимые земледельцы в Византии.
Добродушие на загорелом лице Глеба сменилось злорадством.
– Это отрыгается ромеям подлость ихнего херсонесского катепана, отравившего князя Ростислава. Воеводы Ростислава, Порей и Вышата, мстили за князя своего, разоряли Херсонес, топили суда греческие, рабов отпускали на волю. Потом Порей ушел в Переяславль ко Всеволоду, а Вышата ко мне подался. Восстание же в Тавриде разрасталось уже само по себе. В Царьграде в ту пору один император умер, а другой все никак на трон сесть не мог, поэтому ромеям было не до Тавриды.