Князь Святослав II

Поротников Виктор Петрович

* * *

Много дней ехали Олег и Млава в тесном возке на полозьях среди дремучих лесов по узкой дороге, проторенной в глубоких снегах. Ночевали в городках, попадавшихся на пути, и в селениях смердов. Княжеский возок сопровождали полторы сотни конных дружинников во главе с воеводой Регнвальдом, десяток княжеских отроков и слуг тоже верхами и несколько саней-розвальней с припасами.

Покуда шли черниговские

земли, где хватало и городов, и княжеских погостов, где смерды были покорны и почтительны, Млава была весела и разговорчива. Но когда начались вятские земли, то города стали попадаться редко, да и то это были не города, а городки. Люди в вятских селениях пугали Млаву своими медвежьими и волчьими шубами, лохматыми шапками, говор у них был неторопливый акающий, многие слова в их речи были непонятны черниговцам. Ни страха, ни почтения у вятичей не было ни перед князем с княгиней, ни перед дружиной. Уклад жизни сельского населения в этих краях был таков, что не было над ним господ кроме князей, далекого черниговского и ближнего муромского. Дань княжескую вятичи платили исправно, но все прочие повинности выполняли неохотно, чуть что - уходили в леса: ищи-свищи! Церковную же десятину не платили вовсе.

Олег был поражен дикостью вятичей, которые продолжали в деревнях поклоняться идолам языческих богов, справляли языческие обряды. В одном селении родовые старейшины даже пригласили князя и княгиню на какое-то языческое торжество. Олег ответил отказом и велел дружинникам держать оружие наготове, ибо вятичей сошлось на праздник больше тысячи человек.

Вятичи шумели на заснеженной поляне за селом до темноты, потом стали расходиться, но многие остались на ночь, жгли костры и плясали свои дикие пляски.

В темной избе Млава, прижимаясь к Олегу, тихонько шептала:

–  Страшно мне, миленький! Вдруг злое у них на уме…

А где-то невдалеке продолжали громыхать тяжелые бубны, сипло завывали берестяные трубы, хор мужских голосов то и дело выкрикивал непонятные заклинания.

Чуть рассвело, черниговцы двинулись в путь.

Опять гигантские заснеженные ели встали вдоль дороги, безмолвие снегов царило вокруг. Иногда, перемахнув через дорогу, мелькнет впереди бурый силуэт длинноногого лося или донесется откуда-то издали протяжный вой волков.

Уже за Окой в маленькой вятской деревеньке на берегу речки Клязьмы Олег и Млава стали невольными свидетелями языческого похоронного обряда. Четыре старика в шубах, меховых колпаках и чунях несли узкую клетку из жердей. В клетке стоймя стоял покойник тоже в меховых одеждах и, казалось, что пятый старец как бы идет среди своих сверстников, возвышаясь над ними.

На голове мертвеца, не закрывая лица, был надет колпак из бересты, свисавший сзади длинной пластиной, привязанной к спине, чтобы не болталась голова. К одной руке покойника была привязана палица, к другой - стрела. Шедшие за стариками жители селения громко разговаривали с усопшим, как с живым, спрашивали, куда он идет, когда воротится назад? Траурная процессия прошла по единственной улице деревеньки прямо сквозь расступившихся Олеговых дружинников и свернула к лесу,

где, по-видимому, находилось кладбище.

Какая-то женщина, заметив Млаву, сказала ей:

–  При выносе усопшего лицо надо закрывать рукой, а то детей не будет, милая.

Млава торопливо перекрестилась и заслонила глаза ладонью.

Олег последовал ее примеру, чтобы не видеть оскаленных зубов мертвеца, его впалых щек и глаз, Регнвальд даже отвернулся…

Подъезжая к Суздалю, Олег увидел на высоком берегу Каменки-реки темный частокол и густые столбы дыма над ним.

На белую заснеженную равнину ложились сумерки, бледное зимнее солнце уже скрылось за далекими лесистыми увалами.

–  Заночуем здесь, - сказал Олег.

При виде вооруженного отряда из ворот укрепленного селения вышло около сотни бородачей с топорами и рогатинами в руках, у многих были луки и стрелы.

–  Встречайте князя вашего, люди добрые!
– слезая с коня, сказал Регнвальд. Но при виде направленных на него рогатин смутился и попятился.
– Что это вы? С миром мы пришли к вам.

Из толпы плечистых бородачей выступил тощий старичок в белой заячьей шапке, надвинутой на самые глаза. У него был крючковатый нос и недобрый взгляд.

–  Ты, что ли, князь?
– вызывающе спросил он скрипучим голоском.

–  Не я, - ответил Регнвальд и обернулся назад.
– Олег, покажись!

Олег вышел вперед и встал рядом с Регнвальдом.

–  Я Олег - князь суздальский и ростовский, - громко произнес он.
– С реки Москвы идут мои владения, отцом мне завещанные…

–  Нет, княже, - прервал Олега старик в белой шапке, - где ты стоишь, то земля кривичей, то бишь наша. Сколь живу на свете, а князей над нами не было.

–  Чьи же вы?
– удивился Олег.

–  Вольные мы, сами себе принадлежим.

–  Переночевать-то у вас можно, вольные люди?
– хмуро спросил Регнвальд.

–  Отчего ж нельзя, чай, место не пролежите, - был ответ.

Оказалось, что зовут его Беляем и минуло ему уже восемьдесят лет. Среди старейшин селения он был самым старшим и мудрым. В живости ума деда Беляя Олег и Млава скоро убедились сами. Князя и княгиню он пустил на ночлег в свой дом, самый большой в селении.

Дом был сложен из бревен, возвышаясь на четыре локтя над землей и на три локтя уходя под землю. Глина, выброшенная при рытье, образовала перед входом полукруглый пригорок для защиты от вешних и дождевых вод. Небольшой двор был огорожен невысоким тыном.

В самом большом помещении дома была сложена печь-каменка с дымоходом, к этому помещению примыкали два других поменьше и коровник.

Кроме Беляя в его доме жили два его сына с женами и детьми. Дед безраздельно господствовал над всеми.

После сытного ужина Олег разговорился с хозяином дома, который при свете лучины чинил лапти. Млава гладила, посадив к себе на колени, пушистого лопоухого щенка.

–  Долго живешь на белом свете, дедушка. Много, наверно, повидал? Может, помнишь, как проходил через ваши земли дед мой князь Ярослав Мудрый походом на Волгу, где основал город Ярославль.