Княжич, князь
Шрифт:
— Так у тебя семья есть?
— Есть, батюшка, есть.
— И дом?
— И дом есть, слава Богу. Хороший дом — поместительный, справный; ещё мужнин прадед ставил.
— Горе, беду или нужду какую имеешь, что странничаешь?
— Что ты, батюшка игумен, — Бог миловал! Ради праведности да спасения души стараюсь.
— Праведности взыскуешь… — ласково и вкрадчиво заговорил отец Власий, потихоньку подбираясь поближе. — Спасения души… Похвально, похвально. Только ноги-то зачем бить? Зачем лишения всякие терпеть?
Паломница диковато и непонимающе покосилась на него. Решив, что лучше все-таки вернуться к дальнейшему рассмотрению собственного благочестия, продолжила:
— А еще вот какого совета испросить хочу у тебя, батюшка игумен. Осемь пар лапоточков только за этот год неполный истоптала я, по святым местам ходючи. И что делать с ними далее — ума не приложу. Пока с собою во суме особливой ношу да в смущении пребываю.
Отец Варнава свел брови и спросил очень спокойно:
— А выбросить не думала?
— Да разве можно, отец игумен? Я же толкую тебе: по святым местам оне хаживали!
— Мыслишь, от того и сами во святыню обратились, что ли?
— Ты их дома в красном углу развесь! — радостно присоветовал из-за ее спины отец Власий. — Пред ними свещи возжги да пой: «Святии ла-а-апти, молите Бога о на-а-ас!»
— Страсти-то какие речешь, батюш…
— Вот тебе, сестрица, слово пастырское, которого ты так добивалась, — перебил ее отец Варнава. — Оставляй-ка паломничество свое да домой возвращайся, коль не хочешь, чтобы я епитимью на тебя наложил. Не праведность это, а гордыня обыкновенная. И оскорбление разума, Богом данного. На этом — всё, ступай с миром.
— Домой, дура набитая, домой! — завопил вдруг, выкатив глаза и затопав ногами, отец Власий. — Прочь отсюда! Нам праведники во укор — грешные мы! Прочь-прочь-прочь!
Перепуганно взвизгнув, паломница шарахнулась в сторону лестницы. Игумен придержал мальчишку за плечо:
— Если пожелаешь наукам или ремеслам обучаться — от вашего Будилова Успенская обитель недалеко. Спросишь там отца Сергия, благочинного. Запомнил? Тогда с Богом, отроче.
— У-у-у! Вот я тебя! — грозно улюлюкал и стучал большим посохом маленький архимандрит вослед удаляющемуся грохоту ступеней.
Отец Варнава выслушал Кирилла. Покивав, проговорил невпопад:
— Ну что ты будешь делать! Сеешь одно — всходит другое… А отцу ризничему ты, княже, передай, что я благословил. М-да…
— Наше дело — сеять, — отозвался задумчиво отец Власий.
— Славная полянка, — одобрил Залата, осмотревшись. — И от обители не видать — чего ж зазря людей сторонних смущать-то, верно?
— Ага. Мы тут с братом Иовом как-то…
— Пожалуй, там и стой, где стоишь, княже. Супротив солнца для учебы — самое что ни на
Он отошел к елкам и стал собирать шишки в подвернутую полу своей длинной чуги:
— Перед поединком следует руку разогреть. Ну, коли не в забавку заниматься-то.
— Да, мастер-наставник, — ответил Кирилл серьезно. Вытащив меч из ножен, повращал им в кисти, локте и плече. Поприседал в стороны на правую-левую ноги.
— Готов?
— Готов, мастер-наставник.
Десятник принялся швырять собранным в князя — целясь и в корпус, и чуть ли не под ноги, и выше головы. Шишки то мерно следовали одна за другой, то вдруг вылетали врасплох. Вилецкий клинок замелькал в воздухе.
— Шесть из трех десятков пропустил, — сказал Залата, отряхивая одежду и ладони. — Теперь твоя очередь, княже. Я готов, начинай.
— А ты — одну всего! — с некоторым удивлением отметил Кирилл, отбросавшись в свою очередь, и попрыгал от избытка молодых сил. — Давай еще по разу.
— Ни одной, — поправил брат Иов. — Ты слишком высоко норовил бросить, княже. Не лукавь. Десятник умолчал — его дело. А я говорю.
— Значит, ни одной, — покладисто согласился Кирилл. — Ошибочка вышла.
— Да, это бывает.
Залата покружил по полянке, откидывая подальше сучья, растаптывая кочки да кротовины. Вопросительно повел острием:
— К бою, княже?
— К бою, мастер-наставник.
Кирилл присел на разведенных ногах, угрожающе скаля зубы и перебрасывая меч из руки в руку.
— Даже в пустыне сарацинская стойка только для такыров да прочих твердых участков годится, — флегматично прокомментировал Залата это паясничание. — На песке куда похуже будет, а для травы густой и вовсе глупость да погибель. При низком либо скользящем шаге ноги враз запутаются. Давай-ка из нашей простой поставы славенской начнем.
Кирилл сговорчиво кивнул, вставая в рост, и тут же провел прямой длинный выпад. Лезвие скользнуло о лезвие, ткнулось в никуда. Он потерял равновесие. Переменив ногу, сделал рывок, нанося рубящий удар поперек корпуса. Клинок широким взмахом опять рассек пустоту, а острие меча десятника коснулось его груди:
— Сражен, княже.
— За ногами следи, — подал голос инок. — Все намерения твои выдают.
— Неужто мы с Залатою в неозброе упражняемся? — раздраженно спросил Кирилл. — Или ты на мечах тоже мастер?
— Да как-то дали разок в руках подержать, было дело.
— Брат Иов прав, княже. Слишком загодя ступаешь. Давай-ка всякие рубящие удары твои, какими владеешь, хорошенько рассмотрю — я только отражать буду. Начинай.
Опущенный меч Кирилла взлетел в отножном ударе. Десятник отвернул его вбок и одобрительно крякнул:
— Хорошо! Теперь яви-ка мне попеременно левый да правый по косой сажени… — клинки лязгнули. — Славно, славно…
— Может, верхнюю одежду скинем, мастер-наставник?