Княжич, Который Выжил
Шрифт:
— За мой лод, тваль!
Прыгаю ей на спину. Она дёргается, но я быстрее. Клинок входит в шею. Вопль — громкий, звериный, визжащий. Тело ходит ходуном, мышцы судорожно сокращаются, спина выгибается, и рывком она сбрасывает меня, будто я ничего не вешу.
Но падать я умею. Я не просто падаю — кувыркаюсь дальше, как перекати-поле, вынося себя из траектории летящих навстречу колёс. Машина проносится надо мной, металл гулко вибрирует, шины скрипят, скользя по асфальту, и чуть не задевают.
Меня
Я отскакиваю на тротуар, сердце колотится в рёбра, воздух царапает лёгкие. Провожу ладонью по лицу. Смотрю на киллершу, на то, что от неё осталось. Она не просто Посвящённая. Она — Сглотень. Хищник городов.
Сглотни не питаются Атрибутикой эхозверей. Они питаются силой лучших из людей — магов. Я осознал это ещё в столовой, когда она, улыбаясь, подлила что-то в кашу Ксюне. Когда девочка попробовала ложку, и я ощутил, как её Атрибутика стала утекать, как если бы кто-то грубо вырвал её часть.
Тогда всё стало ясно. Она перешла к воспитательнице. А Ксюня начала медленно умирать.
Сглотни опасны не только тем, что крадут силу. Со временем они теряют себя, начинают смотреть на людей как на источник питания. В их мировоззрении остаётся лишь одно — добыча. Жертва. Пища. Особенно если это маги.
Вот почему я ненавидел ацтеков. Это было целое государство сглотней. Они прикрывались жертвоприношениями богам, но на самом деле высасывали силу из пленных до последней капли, наполняясь этой мощью, поглощая всё вокруг.
И ещё один момент. Чтобы стать сглотнем, нужен особый ритуал. Значит, кто-то посвятил киллершу.
Вдруг — знакомый голос:
— Княжич!
Ефрем. Он несётся ко мне, взгляд обеспокоенный, резкий. В следующую секунду я у него на руках — подхватил, как котёнка, быстро осматривает, глаза бегают по мне, будто пытается понять, цел ли я.
— Што ты делашь? — не понимаю.
— Ты весь в крови, княжич… Боже мой!
— Это не мая, — быстро отвечаю, смаргивая дорожную пыль и кровь киллерши. — Лечите Ксюню!
— Уже лечат, княжич, — кивает дружинник, достаёт рацию, нажимает кнопку. — Эдип, докладывай! Что с Ксенией Тимофеевной?!
Из рации раздаётся ровный голос:
— Вылечили, Бирюк. Ксения Тимофеевна
Я выдыхаю. Всё позади.
— Поставь меня на наги.
Ефрем послушно опускает меня на землю, к нам подбегает ещё пара дружинников. И тут я замечаю — вокруг куча мобильников, экраны светятся, направлены прямо на меня. Зеваки снимают.
Смотрю на окровавленный нож в руке. Мдя. Ну вот и новый ролик получился.
Что ж, надо хотя бы обратить этот пиар себе на пользу. Не раздумывая, подхожу к ближайшему прохожему с телефоном, улыбаюсь в камеру и спокойно говорю:
— Пивет! Это княжич Слава Светозалович, из канала «Юный тактик»! Там мы осматливаем олужие, стлеям из пушек и веселимся. Почти как сегодня! Так што заглядывайте к нам!
Мы с дружинниками заходим в садик. Внутри, в коридоре возле медпункта, уже полно народу — персонал, охрана садика. У самой двери, оглядывая коридор, стоит дружинник моего рода.
Он держит руку на оружии, взгляд быстрый, цепкий, изучающий — готов ко всему.
Тут же стоит обеспокоенная княжна Ильина Матрёна Степановна. Как только я вхожу, господа директор резко разворачивается, и я ловлю на себе её шокированный взгляд.
— Княжич Вячеслав, вы ранены?!
— Неть, — отмахиваюсь, даже не глядя на госпожу директора, и захожу в медпункт.
Внутри ещё трое дружинников. Плюс врач. Не пухлый кабинетный доктор, а настоящий полевой лекарь дружины. У него выправка, цепкие пальцы, быстрые движения.
Ксюня лежит на койке. Бледная, но уже вылеченная. Укутанная в одеяло, будто пытается спрятаться от всего, что случилось. Но, как только я переступаю порог, она подскакивает.
— Сава-Сава! — вскрикивает она и бросается ко мне.
Обнимает крепко, неожиданно сильно.
— Ксения Тимофеевна, отпустите княжича, — вмешивается Ефрем, чуть покашливая. Голос у него ровный, но в глазах беспокойство. — Его нужно осмотреть, вдруг он ранен.
Ксюня нехотя разжимает пальцы, остаётся рядом, не сводит с меня глаз, будто пытается убедиться, что я точно целый и не исчезну, если отвернётся.
Я прохожу к врачу, сажусь на койку.
— Буду вас осматривать, княжич, — деловито говорит лекарь, уже закатывая рукава.
Я киваю. Порядок есть порядок.
Боли я не чувствую, но тело у меня новое, непривычное. Слишком хрупкое для таких испытаний. Лучше убедиться, что где-нибудь не торчит колотая рана или не открылась порезанная артерия.
Лекарь быстро осматривает меня, двигает суставы, проверяет реакцию. Его взгляд сверлит, будто он ищет скрытые раны, заодно пробегается магическим свечением.