Княжич, Который Выжил
Шрифт:
Мастер делает паузу, пожимает плечами, как человек, который уже и сам устал от всей этой истории.
— Вот теперь мстят. За всё, что с ними произошло. За то, что я их вытащил из грязи, поставил на ноги… а потом сам же и утопил в трясине.
Я хмыкаю:
— И што, лазоблался с ними?
Мастер кивает в ответ, помрачнев:
— Убил многих. Думаю, всех. Правда, там ещё один был… Бережков. Из той же шайки. Но его среди прочих не оказалось. Может, дал деру давно заграницу.
Я киваю, задумчиво поглядывая в сторону арены. Там
— Ну, если Бережков всплывёт — добью и его, — спокойно говорит Мастер, будто речь о таракане на кухне.
Я поворачиваюсь снова к нему:
— Кода следующая тленировка будет? И как ты нас вообще собилаешься тлениловать?
Мастер усмехается, стряхивает с рукава невидимую пыль.
— Вы ещё мелкие для настоящих тренировок. Хотя ты, ученик, подаёшь надежды. Тут не поспоришь. Гляжу на тебя — и, честно говоря, кажется, что с подготовкой ты сам справляешься лучше, чем я бы сумел тебя научить. У меня ведь нет опыта работы с младенцами. Таких мелких одаренных у меня еще не было. Со взрослыми проще — там понятно, куда бить, куда давить. А вам что? Чуть пережмешь — и капут. Вам могу я только техники показывать и зверьков подкидывать.
Он замолкает, задумавшись. Потом кивает себе под нос и продолжает:
— Раз в три недели буду притаскивать зверей. Постепенно. По нарастающей.
— Лаз в две, — возражаю.
Мастер скалится:
— А ядро не треснет?
— Неть.
— Ну… хорошо, раз в две, — соглашается он, прикидывая в уме, во сколько это ему выйдет. — Посмотрим, кто первый крякнет — мой кошелёк или твои энергожилы.
— Мои энелгожилы ещё молодые, тянутся, — парирую легко.
Мастер фыркает, перекатывает зубочистку в зубах и лениво добавляет:
— Ещё вам надо учиться и учиться ножи кидать. Сейчас это база. Раз в неделю показываю новую технику, новые виды ударов, а дальше — сами. С дочкой отрабатывайте, шлифуйте. Всё на вас. Потом устроим проверку, посмотрим, кто как старался.
Не успевает договорить, как к нам подходит мама. Хмурится, скрещивает руки на груди — строгая, как проверяющий с комиссией.
— Всё, Тимофей Тимофеевич. Хватит с детей тренировок на сегодня, — отрезает. — Они устали, еле на ногах стоят, пора им поесть и отдыхать. И без разговоров!
— Дя не мам, не нада… — Тут я зеваю так широко, что чуть челюсть не свело, и киваю. Блин, слабый детский организм, что же ты меня подставляешь? — Лана… — выдавливаю, едва не свалившись с ног. — И плавда… спати хочется. И жлать.
Когда уже сидим за столом, в голове крутится: а правильно Рогов нас бережёт и не гонит до полусмерти каждый день. Тут он толково поступает. Мой организм сейчас растёт, требует много вложений, силы уходят без остатка, и если перегнуть — сгоришь, а не закалишься. Тут всё должно
Уминая кашу, бросаю маме:
— Для Дена тоже звелей надо Полядка.
Мама смотрит задумчиво, кивает в ответ:
— Хорошо. Достанем ему каких-нибудь жуков или мышей.
Я уточняю:
— Именно маленьких. Без перегибов.
Ден хоть и крутой, но ему рано драться с большими. Он ещё совсем малыш.
Мама улыбается, мягко так, чуть заметно:
— Будет сделано, Вячеслав Светозарович. Не переживай.
Дальше мы с Ксюней почти без слов доковыриваем последние куски из тарелок, поднимаемся и идём спать. Валимся в постели, как подкошенные, даже пожелать друг другу спокойной ночи забываем. Просто выключаемся.
Вынырнув из послеобеденной дремы, я валяюсь, глядя в потолок. Тело успело отдохнуть, энергия вернулась, внутри приятное напряжение, словно натянутая струна перед боем. Самое время заняться делом.
Пора осваивать Атрибутику убитого зверя. Медленно, без рывков, аккуратно распределяю силу по контурам, следя, чтобы нигде не забилось, не перекосило. Тяну потоки ровно, с запасом, проверяю, как усваивается. Вроде нормально, но без перегрева. Ядро держит. Не трещит. Не зудит. Это главное.
В голове уже вертится мысль: пора двигаться дальше. Хватит топтаться на месте. Разрушитель обязан уверенно держать три основные техники — Взрывы, Паутинку и Рассечение.
Взрывы я уже подхватил, теперь только силу наращивай да масштаб добивай. Паутинка тоже начала вырисовываться, правда, пока слабоватая, но жить можно.
Осталось Рассечение.
Приподнимаюсь, оглядываюсь в поисках цели. Понимаю, что идеально подойдёт картина на стене. Картина мне не нравится. Там горох нарисован. Не люблю горох.
Жалко, что раму не потяну, а вот само полотно можно кромсануть запросто. Устраиваюсь поудобнее, вытягиваю руку, ловлю ритм. Фокусируюсь. Визуализирую линию среза — тонкую, как волос, от края до края. Вдох. Выдох.
И… Рассечение.
Плавное, незаметное, как будто просто линю по полотну карандашом провёл.
И с запозданием, с лёгким хрустом, тяжелая рама тоже трескается, как будто лазером распилил. Рассыпается на две ровные половины и с грохотом падает на пол. Бах!
Поднимаю брови. Ну ничего себе. Я ведь только полотно рассечь хотел… А тут, выходит, и дерево пошло.
И не успевает утихнуть звук падения, как снизу разносится оглушающий вопль:
— Боевая тревога! У княжича шум!
Тут же включаются сирены, ревут так, что стекла в рамах подрагивают. Ксюня просыпается в непонятках рядом, вертит головой. По лестнице с первого этажа громыхает топот дружины — тяжёлый, слаженный, с бряцаньем карабинов.
Я хмыкаю, прикрываю глаза ладонью.
Оу…Неловко вышло.
Как бы теперь ремня не влетело за такую «тренировку».
Блин, дурацкий горох.