Княжна Тата

Онъ былъ лтъ на восемнадцать слишкомъ старе ея, а ей уже шелъ двадцать девятый годъ. Онъ былъ давно женатъ, отецъ семейства…

Какъ это чувство, эта бда, какъ оно стряслось, захватило, унесло его, онъ не могъ бы сказать: онъ этого самъ себ объяснить не могъ.

Онъ ее зналъ двочкой, ребенкомъ. Онъ былъ другомъ, совтникомъ, управляющимъ брата ея, князя Анатолія Васильевича Можайскаго. Она съ дтства привыкла видть въ немъ довренное лицо ея семьи, преданнаго

человка, который вчно, письменно и устно, бранился съ ея братомъ за излишнюю трату денегъ, терпливо выслушивалъ воздыханія ея матери и вызжалъ ей, княжн Наталь Васильевн, подъ верхъ надежныхъ скакуновъ, на которыхъ любила она мчаться по полямъ и лсамъ, провожая лто въ деревн.

Въ дни молодости онъ чаялъ, онъ имлъ право ожидать боле блестящей доли. Онъ былъ однимъ изъ самыхъ видныхъ офицеровъ одного изъ первыхъ полковъ гвардіи. Въ памяти его современниковъ еще не исчезла память о лихомъ ротмистр Скавронцев, служак, щегол и отчаянномъ театрал. У него былъ лучшій парадеръ во всей кирасирской дивизіи; не было боле его любимаго товарища и "дорогаго собутыльника" для всей золотой молодежи Петербурга; весь балетъ зналъ его по имени и отчеству; "ужь извстно, этотъ Александръ Андреичъ", съ тою же многозначительною усмшкой говорила про него и первая танцовщица, и послдняя изъ черненькихъ, прыгающихъ у воды, — об разумя все то же нчто лестное и сочувственное ему этою усмшкой и этимъ недоговариваемымъ "ужь извстно"…

Онъ ожидалъ, а съ нимъ весь полкъ, аксельбантовъ ко дню полковаго ихъ праздника. Аксельбанты улыбнулись ему; они даны были негаданно-нежданно молодому поручику, исправлявшему временно должность заболвшаго полковаго адъютанта. А онъ, Скавронцевъ, уже третій годъ командовалъ лейбъ-эскадрономъ!… Полковые комментаторы приписывали этотъ неожиданный случай его излишней популярности и успхамъ въ очаровательномъ мір антраша и пируетовъ. Комментаторы могли и ошибаться… А впрочемъ не даромъ говорится: какъ знать, чего не знаешь!

Какъ бы ни было, Скавронцевъ не перенесъ такого дара. Онъ на другой же день отрапортовался больнымъ, черезъ мсяцъ подалъ въ безсрочный отпускъ и, получивъ его, ухалъ въ деревню, захвативъ себ кстати въ спутницы Врочку Миловзорову, быстроокую корифейку, "точеныя" ноги и рзко очерченные контуры которой вызывали неистовыя рукоплесканія завсегдашнихъ первыхъ двухъ рядовъ креселъ, когда она, одтая мальчикомъ, вылетала во второй пар, въ pas de manteaux, въ любимомъ въ т дни балет Пахита.

Въ деревн Скавронцевъ прежде всего утшенъ былъ тмъ, что, за надломъ крестьянъ своихъ землею (онъ пріхалъ какъ разъ вслдъ за объявленіемъ воли,) и за уплатой казенныхъ и частныхъ долговъ, сдланныхъ имъ во время блестящаго своего гвардейскаго служенія, ему приходилось сказать себ какъ древній философъ: omnia meсum porto, или нчто въ томъ же род: изъ громкаго состоянія въ 800 душъ, завщаннаго ему отцомъ, ему оставались какія-то 500 десятинъ кустарника и песку, на которыхъ предоставлялось ему затмъ право хоть ананасы разводить. Во-вторыхъ, привезенная имъ съ собою жрица Терпсихоры скучала по Петербургу и лила нескончаемыя, хотя и безмолвныя слезы, сидя по цлымъ днямъ у окна, изъ котораго, единственнымъ развлеченіемъ, могла любоваться на драку птуховъ на двор.

Чтобы какъ-нибудь устроиться, Скавронцевъ поступилъ въ должность мироваго посредника. Чтобъ утшить Врочку Миловзорову, такъ какъ на отправку ея обратно въ Петербургъ не хватало у него нужныхъ денегъ, онъ ршился на ней жениться.

Мировой посредникъ вышелъ изъ Скавронцева отличный. Врочка Миловзорова, обратившись въ госпожу Скавронцеву, тотчасъ же перестала плакать и начала приносить мужу по ребенку каждый годъ. Къ горю

или къ счастью нжныхъ, но стсненныхъ въ средствахъ родителей, ребята эти были не живучи и отходили, по обыкновенію, въ вчность до зубковъ. Но не успетъ, бывало, похоронить одного Врочка, какъ ужь, глядишь, ходитъ тяжелая другимъ. Въ прокъ, видно, пошла ей танцовальная гимнастика…

Въ участк Скавронцева было большое, въ три тысячи душъ, имніе, принадлежавшее князю Можайскому. Имніемъ этимъ вдалъ управляющій изъ дворовыхъ, пьяница и пройдоха, мутившій крестьянъ подъ предлогомъ "сохранить барскую выгоду". Уставной грамоты по добровольному соглашенію, какія до тхъ поръ удавалось вводить Скавронцеву во всхъ почти подлежавшихъ посредничеству его имніяхъ, — онъ настойчиво хлопоталъ всегда именно о такого рода грамотахъ, — онъ здсь, какъ ни стараяся, добиться не могъ. Неумренныя притязанія, безсмысленное упорство возгарались съ новою силой, то съ одной, то съ другой стороны, въ ту минуту, когда, казалось ему, все было имъ вдосталь разъяснено и улажено и оставалось приложить руки въ бумаг… Въ одинъ прекрасный день онъ вдругъ вспомнилъ, что владлецъ имнія былъ тотъ самый князь Анатоль Можайскій, который поступилъ къ нему юнкеромъ въ эскадронъ во время оно и котораго онъ особенно отличалъ за лихость въ верховой зд, а также "и по остальнымъ частямъ гвардейской науки", въ оныхъ же самъ онъ состоялъ извстнымъ докою въ ту пору. Онъ тотчасъ же прислъ въ столу и написалъ слдующее:

"Любезный князь, не знаю, извстно-ли теб, что я нахожусь посредникомъ въ томъ самомъ мировомъ участк, въ коемъ имніе твое большіе Дворы. По случаю введенія въ ономъ уставной грамоты, я, по долгу службы, а также по товариществу, считаю нужнымъ тебя предварить, что ни чорта тутъ подлать нельзя, главное потому, что сидитъ у тебя управляющій горькопійца и мошенникъ не хуже питерскаго ростовщика Коха. Прогони его взашей, сдлай ты милость, и возьми кого-нибудь другаго, а я, пожалуй, могу и надсмотрть за нимъ, такъ какъ, по теперешнимъ моимъ занятіямъ, приглядлся къ этому длу достаточно.

"Всему полку мой сердечный поклонъ. Придется-ли опять увидаться съ камрадами, и самъ не знаю. Дла мои, братецъ ты мой, совсмъ дрянь вышли. Я даже женился и потомство имю; семью вижу впрочемъ рдко, потому постоянно въ разъздахъ и оттого и писать теб пространне не имю времени. Будь здоровъ, душа моя.

"Твой А. Скавронцевъ."

Р. С. Всели у тебя Рзвый, или продалъ Топорову? Эхъ, конь былъ!"

Черезъ дв недли полученъ былъ отвтъ такого содержанія

"Любезнйшій Александръ Андреевичъ!

Съ симъ вмст препровождаю полную на твое имя довренность на распоряженіе Большими Дворами, съ правомъ смнить ныншняго моего управителя, назначить новаго и вообще длать тамъ все, что теб заблагоразсудится и что ты найдешь нужнымъ и полезнымъ. Кланяюсь теб въ ножки за предложеніе о присмотр. Ради Бога, только не откажись отъ него. Я знаю, что я за тобой буду какъ у Христа за пазушкой. Ты понимаешь, что я никакъ не могу оставить теперь полкъ, службу и похорониться въ деревн, а ужь если мы, дйствительно, должны лишиться тебя и ты ршилъ остаться тамъ, то кого же какъ не тебя могу я избрать, такъ-сказать, попечителемъ надъ моимъ достояніемъ? Дядя мой Хохолковъ, пріхавшій сюда изъ твоихъ странъ, говоритъ, что тебя тамъ просто боготворятъ какъ помщики, такъ равно и крестьяне. Да и можетъ-ли быть иначе для каждаго, кто тебя знаетъ?

"Вс товарищи en corps поручаютъ мн…"

Слдовали дв страницы всякихъ пожеланій, полковыхъ новостей и сплетенъ. Въ другую минуту Скавронцевъ жадно дочиталъ бы ихъ до конца. Но первая часть письма его покоробила. Онъ бросилъ его на столъ, сжалъ брови и фыркнулъ про себя, покраснвъ даже при этомъ: "да что онъ, чортъ его дери, вообразилъ въ самомъ дл, что я себя въ управляющіе ему предлагаю!…"

Кончилось тмъ однако, что онъ, смнивъ въ большихъ Дворахъ, въ силу данной ему довренности, съ полдюжины управляющихъ, оказывавшихся одинъ глупе или воровате другаго, перехалъ туда самъ на воеводство; трехлтіе его истекло; онъ вышелъ въ чистую и, скинувъ мундиръ, страстно предался сельскому хозяйству, хотя каждый день проклиналъ его и обзывалъ "каторжнымъ дломъ".