Княжна Тата

Маркевич Болеслав Михайлович

23;е недли. Онъ въ обществ ихъ испытывалъ и скуку, и какую-то неловкость. Съ женой, проводившею всю жизнь въ распашной блуз за кофе и гаданьемъ на картахъ, у него давно изсякли всякіе предметы разговора. Сыновья его, изъ которыхъ старшему шелъ уже восемнадцатый годъ, были добрые, трудолюбивые ребята, не отличавшіеся особымъ изяществомъ манеръ, ни еще мене какимъ-либо аристократическимъ оттнкомъ въ склад понятій своихъ и рчей. Слушая ихъ разговоры, глядя, какъ они ходятъ въ развалку, дятъ съ ножа, кланяются бочкомъ, Скавронцевъ, взросшій въ преданіяхъ благовоспитаннаго щегольства стараго гвардейства, только поморщивался и набиралъ дыму въ ротъ изъ папироски въ удвоенномъ количеств, но считалъ безполезнымъ или не умлъ вступать съ ними въ словопренія на эту тему. "Нечего грха таить, хамоваты", говорилъ онъ себ со вздохомъ, думая о нихъ, — "но, по ныншнему времени, пожалуй, другаго и не нужно…"

Тмъ, съ большимъ удовольствіемъ возвращался онъ посл каждой такой "побывки у своихъ" подъ любезныя ему сни стараго дома Большихъ Дворовъ. Тутъ только, въ этихъ высокихъ, обширныхъ покояхъ, съ ихъ закоптлыми расписными плафонами, картинами въ почернлыхъ рамахъ и выцвтшими, когда-то цнными коврами, чувствовалъ онъ себя дома, Александръ Андреевичъ дорожилъ всми этими

остатками минувшаго, которые удалось ему сохранить здсь нетронутыми среди повсемстнаго разгрома, внесеннаго новымъ временемъ на Руси въ строй ея стародавняго дворянскаго житья. Въ большихъ Дворахъ этотъ навки исчезнувшій барскій міръ будто снова воскресалъ предъ вами. Изстари заведенные порядки жизни блюлись здсь какъ святыня. Т же старые дворовые слуги, въ блыхъ галстукахъ, съ угрюмою почтительностью на лицахъ, безшумно ступая по вылощеннымъ какъ зеркало паркетамъ, таинственно вводили постителя въ пріемные "аппартаменты"; съ тою же роскошью стараго массивнаго серебра и свжаго столоваго блья неизмнно сервировались завтраки, обды и ужины, сидла-ли за ними въ праздникъ толпа съхавшихся сосдей, или "кушали" въ будній день одн лишь княгиня съ княжной. Подобранный шестерикъ все также стоялъ на конюшн на случай "параднаго вызда"; съ наступленіемъ темныхъ ночей зажигались, какъ въ старину, кенкеты на всемъ протяженіи комнатъ, отдлявшихъ внутренніе покои хозяевъ отъ большой гостиной, съ балкономъ и видомъ на рку, въ которой собирались он со Скавронцевымъ по вечерамъ… Эти вечера втроемъ Скавронцевъ называлъ своимъ "бенефисомъ". Соснувъ часика полтора посл обда, онъ являлся часу въ восьмомъ бодрый и веселый, въ эту ярко освщенную гостиную съ ея мягкими и глубокими креслами, врытыми темнымъ трипомъ, въ которыхъ такъ покойно сидлось ему, такъ вкусно пился чай, налитый рукой Тата, такъ удобно было пробгать листы свжеполученныхъ газетъ, или читать вслухъ своимъ собесдницамъ какую-нибудь новую повсть, дйствующими лицами которой были "порядочные люди". Произведеніи съ иными героями Александръ Андреевичъ не признавалъ и, не дочтя въ нихъ иной разъ и двухъ страницъ, швырялъ съ мста журналъ на ближайшій столъ:- "не могу, такъ и разитъ кутейникомъ", отвчалъ онъ обыкновенно при этомъ княжн, выражавшей желаніе узнать: "какой тутъ однако сюжетъ"?… Маленькая старая княгиня въ это время нашивала молча кресты изъ галуна на свои старыя юпки, передлывала ихъ на ризы отцу Ефиму, ихъ сельскому священнику, и вздыхала отъ времени до времени не то отъ душевнаго смиренія, не то отъ нсколько обремененнаго съ обда желудка. Тата, за большимъ круглымъ столомъ, освщеннымъ четырьмя свчами подъ общимъ большимъ зеленымъ абажуромъ, рисовала акварелью цвты на большихъ листахъ шероховатой бумаги (рисовала она отлично,) съ букета, погруженнаго въ тутъ же стоявшую японскую вазу. Когда что-либо изъ читаемаго Скавронцевымъ начинало интересовать ее, она, не выпуская кисти изъ руки, отрывала голову отъ работы и медленно поворачивала ее въ его сторону, потомъ также медленно и неслышно опускалась въ спинку своего кресла и, съ упавшею на складки платья рукой, полузакрывъ глаза, слушала недвижно, безмолвно и внимательно. Это всегда очень льстило Скавронцеву и подстрекало его; голосъ его старался находить, и находилъ зачастую, надлежащіе звуки для передачи нжности, страсти, всего, что въ этихъ лежавшихъ передъ нимъ страницахъ могло, по его мннію, вызывать сочувствіе и одобреніе двушки… Но она слушала, — и только. То, что изъ этихъ страницъ могло и въ самомъ дл отвчать тайнымъ голосамъ ея души, что могло вызывать въ ней новую жажду жизни или подымать горечь ядовитыхъ воспоминаній, не находило у нея вншняго выраженія. "Отлично схвачено, не правда-ли, отлично?" вскликнетъ бывало прерывая себя Скавронцевъ, отдаваясь увлеченію иною талантливою сценой, удачно подмченною и переданною чертой интереснаго характера… "Дда", чуть процдитъ Тата, или даже того не скажетъ: поведетъ разв чуть-чуть головой, или улыбнется загадочною улыбкой. Скавронцевъ пробовалъ было вначал вызывать ее на сужденіе, на споръ, но весьма скоро отказался отъ этого. Онъ понялъ, что ей говорить не хотлось, а что не хотлось ей говорить потому, что она была горда и бережно хранила отъ самыхъ близкихъ ей людей заповдные помыслы свои, чувства и впечатлнія. "А тутъ о чемъ-нибудь подходящемъ въ роман заговоришь, такъ невольно вырвется иной разъ, въ душу себ заглянуть дашь: она и молчитъ, — понятно!" объяснялъ себ очень толково Александръ Андреевичъ.

Изъ пространныхъ исповдей, которыми каждый разъ награждала его маленькая княгиня. когда они оставались вдвоемъ, онъ зналъ въ подробности всю прошлую петербургскую эпопею Тата и скорблъ о ея недочетахъ, если и не такъ слезливо, то конечно не мене искренно, чмъ ея мать. Со своимъ былымъ петербургскимъ опытомъ старый гвардеецъ понималъ, что длу помочь трудно, что Тата "отъ фронта отбилась", что "еще, еще, да и въ бракъ, пожалуй, совсмъ ее отмтятъ"…

"А тутъ ей самая какъ есть пора," разсуждалъ онъ самъ съ собою, думая о ней, — "какъ роза, можно сказать, вс лепестки свои теперь распустила… Дурачье, глазъ нтъ, цнить не умютъ…" И онъ глазами уже истаго цнителя и знатока женской прелести, пополамъ съ тмъ чувствомъ почти отеческой нжности, которое она внушала ему съ дтства, глядлъ теперь на нашу княжну… и самъ, не давая себ въ этомъ отчета, заглядывался на нее все чаще и чаще.

Тата, дйствительно, достигла теперь полнаго разцвта своей красоты. Нсколько жидкое въ годы дебютовъ въ свт сложеніе ея окрпло въ условіяхъ здороваго деревенскаго воздуха, движенія и правильной жизни; очертанія тла сложились, округлли, между тмъ какъ лицо, потерявъ румяную пухлость первой молодости, какъ бы удлиннилось, глаза упали глубже подъ полукруги бровей… И страненъ былъ иногда мгновенный блескъ, загоравшійся въ этихъ холодно и тоскливо глядвшихъ обыкновенно глазахъ; презрительно скучающее выраженіе, привычное этому красивому лицу, смнялось порой нежданно чмъ-то вызывающимъ и манящимъ, будто вся ея неудовлетворенная молодая женская сила насильственно вырывалась наружу на вызовъ враждебной судьб, на встрчу блеснувшему снова на мигъ призраку счастія… Каждый разъ, какъ случалось Скавронцеву подмтить у Тата такое лицо, онъ, чуть-чуть покачивая головой и наматывая длинный усъ свой на указательный палецъ, повторялъ себ подъ носъ: "самая, то-есть, настоящая, пора ей приспла, а тутъ, какъ на смхъ, и въ виду нтъ никого… да и какіе теперь женихи, когда все это на войн

и конца ей не видно!"

Все было на войн, и въ эту минуту ей, дйствительно,"конца не было видно". Анатоль Можайскій стоялъ со своею бригадой подъ Плевной, и маленькая княгиня чуть не каждый день теперь заставляла отца Ефима служить о немъ заздравные молебны, за которыми проливала каждый разъ несчетные потоки горячихъ материнскихъ слезъ. Тата устроила въ Большихъ Дворахъ цлую мастерскую на дло Краснаго Креста. Она было думала стать во глав и всего этого дла въ узд, но встртила сильный отпоръ со стороны жены узднаго предводителя, баронессы Этингенъ, рожденной Баханской, невстки извстной намъ Lizzy, женщины характера властолюбиваго и заносчиваго, которая никакъ не намрена была уступить нашей княжн принадлежавшей ей по праву главной роли въ завдываніи госпиталемъ для раненыхъ, устроеннымъ въ ея город, на средства ея земства. Обмнявшись съ нею на первыхъ же порахъ довольно крупными колкостями, Тата положила себ не имть никакого дла "avec cette femme remuante et mal 'elev'ee", и въ пику ей не отпускала ни единой фуфайки, ни одного чулка изъ работъ своей мастерской на мстный госпиталь, отправляя все изготовляемое у нея оптовыми партіями въ главный Петербургскій складъ, съ которымъ вошла въ дятельную переписку, хотя Петербургъ отстоялъ отъ Большихъ Дворовъ тысячи на полторы верстъ, а городъ всего на десять…

Занятія по Красному Кресту, "пики" съ баронессой Этингенъ, тревожные интересы войны, въ продолженіе цлыхъ шести мсяцевъ поглощали внутреннюю жизнь княжны. Сознаніе своей полезности очень подымало ее въ собственныхъ глазахъ, а главное ей при этомъ некогда было думать о себ, думать свою обычную, невеселую личную думу. Это было для нея хорошее, но, въ сожалнію, недостаточно продолжительное время. Ея филантропическая дятельность изъ первоначально горячечной естественнымъ теченіемъ вещей должна была постепенно перейти въ хроническую, а всякое хроническое состояніе приводитъ людей по большей части въ равнодушному подъ конецъ отношенію къ нему. Устроенная нашею княжной мастерская шла теперь какъ заведенное колесо часовъ, не требуя никакихъ новыхъ спеціальныхъ придумываній и соображеній; баронесса Этингенъ, вздумавшая было, въ свою очередь, устроить нчто подобное въ своемъ город, подъ названіемъ "артели добровольныхъ труженицъ на пользу русскихъ воиновъ", сочла нужнымъ тутъ же закрыть ее, такъ какъ Тата успла цпко удержать кругомъ себя вс аристократическія женскія руки узда, и властолюбивой предводительницѣ оставались на долю одн городскія мщанки и мелкія чиновницы, "возиться" съ которыми, по ея мннію, "не стоило труда". Вслдствіе этого вышелъ, однажды такой случай, что у баронессы не хватило табачныхъ кисетовъ для цлой партіи "слабосильныхъ" ея госпиталя, которыхъ эвакуировали черезъ сутки въ другую мстность, и она, не желая отпустить ихъ отъ себя безъ этого, ршилась обратиться съ письмомъ въ Тата, прося ее "дать взаймы" на нсколько дней нужное ей количество "de sacs `a tabac pour mes pauvres h'eros". Княжна на другой же день, въ сопровожденіи Скавронцева, пріхала въ городской госпиталь, застала тамъ свою конкуррентку, отнеслась къ ней съ самою изысканною любезностію и, при всемъ персонал бывшихъ тутъ сестеръ и фельдшеровъ, смиренно, съ опущенными глазами, испросивъ у нея на это предварительно дозволеніе, раздала раненымъ отъ себя въ даръ по великолпному кисету съ цлымъ фунтомъ мстнаго табаку и новою трубкой въ каждомъ изъ нихъ, посл чего, все тмъ же смиреннымъ голосомъ и глубоко вздохнувъ, поблагодарила баронессу за дарованный ей, Тата, "единственный" случай послужить ея, баронессы, "героямъ", и поклонившись тутъ же вышла, не давъ той времени придумать ни единой колкости ей въ отвтъ…

Посл такой ршительной побды исчезалъ уже всякій интересъ борьбы, составляющій такой важный ингредіентъ въ каждой человческой дятельности. Тата стала затмъ окончательно остывать и утомляться…

Осень шла уже на исходъ, но дни стояли прелестные; что-то мягкое, разнженное, любовное струилось въ воздух, лилось съ кротко-улыбавшихся небесъ. Пожелтвшіе листья лниво, какъ бы нехотя, опадали съ древесныхъ втвей, еще блаженно трепетавшихъ подъ послднимъ тепломъ удалявшагося солнца… Тата, отбывъ, какъ выражалась она, свои "служебныя дла" до обда, любила проводить остававшіеся ей свободными часы до вечерняго чая на широкомъ, крытомъ балкон своего покоя въ нижнемъ этаж дома. Балконъ этотъ, обращенный на западъ и обвитый до крыши густою листвой дикаго виноградника, весь горлъ въ эти часы въ багряномъ свт заката…

Въ одинъ изъ такихъ теплыхъ осеннихъ вечеровъ Скавронцевъ, съ кипой только что полученныхъ изъ города газетъ въ рук, проходилъ черезъ садъ мимо этого балкона, по пути изъ своего отдльнаго флигеля, въ большой домъ къ княгин.

На шумъ его шаговъ Тата, лежавшая растянувшись во всю длину свою въ откидномъ кресл у самой балюстрады, приподняла голову и выпрямила станъ.

— Александръ Андреевичъ?…

Онъ остановился.

— А, вотъ вы!… И, предупреждая ея вопросъ:- хорошія извстія сегодня, сказалъ онъ радостно улыбаясь, — славное дло подъ… И опять этотъ Бахтеяровъ. Настоящій генералъ виденъ въ этомъ молодомъ человк!…

Какая-то искра блеснула въ глазахъ княжны:

— Дайте пожалуста. Она протянула руку въ газетамъ.

Имя Бахтеярова выдвинулось съ самаго начала военныхъ дйствій. Съ какимъ-то страннымъ чувствомъ тоски, досады и невольной, глубоко-затаенной нжности читала это имя Тата, слушала о немъ толки. Этотъ дважды отверженный страстный поклонникъ ея становился знаменитостью; будущности его, "если только не убьютъ его на этой глупой войн", говорила она себ, и границъ ужь не видать, — и тутъ же, какъ бы смиряясь предъ невозвратнымъ, повторяла мысленно: "онъ меня ненавидитъ теперь, онъ мн не проститъ никогда…"

Она взяла изъ рукъ Скавронцева нумеръ газеты и, перекинувъ листъ черезъ перила, принялась читать телеграмму, сообщавшую о значительномъ успх предводимаго генераломъ Бахтеяровымъ отряда, успвшаго оттснить вчетверо сильнйшаго непріятеля и прочно утвердиться въ отбитомъ у него болгарскомъ город. Блестящее это дло свидтельствовало подробностями своими столько же о неуклонной храбрости, сколько о находчивости и боевыхъ способностяхъ молодаго военачальника.

Тата читала жадно, низко наклонясь надъ строками; пальцы ея, придерживавшіе газетный листъ, шелестевшій подъ струями предвечерняго втра, еле замтно перебирала легкая нервная дрожь… Скавронцевъ, стоя предъ нею за перилами, любовался ея тонкою маленькою головкой съ подрзанными надо лбомъ и кудрявившимися прядями темно-русыхъ волосъ, по которымъ сквозь прогалины раскидывавшейся надъ нею сти виноградныхъ листовъ перебгали словно въ догонку другъ другу ослпительныя искры свта…