Княжна Тата
Шрифт:
Шелъ уже пятнадцатый годъ, какъ онъ занимался имъ. Обстоятельства его перемнились тмъ временемъ: какая-то старая тетка оставила ему по завщанію тысячъ девяносто денегъ. Получивъ эти средства, онъ поспшилъ отправить двухъ остававшихся у него въ живыхъ отъ многочисленной семьи мальчиковъ на воспитаніе въ ближайшій университетскій городъ, убдивъ и свою непомрно расплывшуюся Врочку переселиться туда "для надзора за ребятами." Самъ онъ остался управлять Большими Дворами. "Каторжное" дло было уже для него неотразимою потребностью. Онъ велъ его съ непоколебимою настойчивостью и какою-то необыкновенною смтливостью. Для рабочаго, для окрестныхъ крестьянъ, онъ былъ именно тотъ "простой" и справедливый баринъ, котораго любитъ, которому вритъ русскій мужикъ. Онъ этимъ довріемъ и любовью достигалъ многаго, недостижимаго для другихъ. Патронъ его, князь Можайскій, давно полковникъ и флигель-адъютантъ, побаивался его въ душ точно такъ же, какъ въ т дни, когда его, юнкера, строгій эскадронный командиръ Скавронцевъ посылалъ дежурить съ метлой въ конюшн. Старая княгиня, маленькая, слезливая и недалекая, каждый годъ прізжавшая на лто съ дочерью въ Большіе Дворы, молилась на него какъ на Провидніе, спеціально назначенное для спасенія сына отъ разоренія. Княжна дразнила ее этимъ обожаніемъ и, въ воспоминаніе одного Диккенсова романа, называла Скавронцева: "нашъ взаимный — и грозный другъ", прибавляла она съ чуть-чуть презрительнымъ движеніемъ губъ.
Онъ звалъ
Настало время вывозить ее въ свтъ. Въ эту счастливую пору ея первыхъ выздовъ, когда посл блестящей петербургской зимы он прізжали на лто въ Большіе Дворы, Тата очень подружилась со Скавронцевымъ. Голова ея вся полна была молодаго чада, живыми впечатлніями едва пережитыхъ петербургскихъ радостей. Ей нуженъ былъ слушатель, наперсникъ, которому могла бъ она говорить о балахъ въ Концертной, о Кавалергардскомъ манеж, о катк въ Таврическомъ Саду, и который "не спрашивалъ бы, что это все такое"; кто эти люди, чьи имена постоянно срывались съ ея языка, въ чемъ прелесть того волшебнаго міра, что улыбался ей на зар ея восемнадцати лтъ. Неистощимы въ т дни были ея разсказы, ея восторги въ продолженіе безконечныхъ прогулокъ верхомъ, на которые по-прежнему отправлялась она каждое посл-обда въ сопровожденіи своего бывшаго учителя-"педанта". Скавронцевъ слушалъ ее жадно, съ тайною тоской въ сердц. Да, онъ зналъ этотъ міръ, въ которомъ и ему когда-то отведено было мсто, — этихъ людей, сверстниковъ своихъ, или бывшихъ подчиненныхъ, теперь такъ далеко ушедшихъ по пути, съ котораго сошелъ онъ навсегда. Отъ разсказовъ этой "двочки" вяло на него и горечью безплодныхъ сожалній, и проницающимъ запахомъ его собственной молодости, съ ея золотыми обольщеніями и страстными грезами; онъ переживалъ ихъ опять ощущеніями этой молодой жизни, доврчиво раскрывавшейся предъ нимъ…
— Ну, Тата, такъ какъ же? спрашивалъ онъ ее, подавляя вздохъ и принимаясь улыбаться:- ферлакуровъ много?
— Довольно съ меня! хохотомъ отвчала она на это, — Гриницынъ, Воротынскій, Фунвенбергъ…
— Смотрите же, отечески наставлялъ онъ ее, — держите ухо востро, не раскидывайтесь! Выйти умно замужъ въ Петербург — штука тонкая!
Но время бжало; быстро миновали дни юныхъ обольщеній. Съ каждымъ годомъ все короче становились ихъ верховыя прогулки, все обрывисте ихъ бесды. Александръ Андреевичъ уже не допрашивалъ, не длалъ отеческихъ наставленій: княжна Тата, чуялъ онъ, сама хорошо знала теперь, что выйти замужъ въ петербургскомъ свт — "штука тонкая".
Ей, по завщанію отца, назначалось при замужств полтораста тысячъ, которыя грошъ ко грошу и накоплены были Скавронцовымъ въ теченіе его управленія изъ доходовъ Большихъ Дворовъ, наслдованныхъ ея братомъ. По размрамъ жизни того общества, въ которому принадлежала она, для тхъ избранныхъ, на кого она мтила, это было, конечно, далеко не большое состояніе. Но все же она была не безприданница, носила одну изъ громкихъ фамилій Россіи, была притомъ хороша собой, элегантна, особенно отличаема и любима въ высшихъ сферахъ, пользовалась репутаціей ума и образованности, сложившеюся (къ ея несчастію) какъ-то съ перваго появленія ея въ свт. Она имла право высоко мтить… А между тмъ… Одинъ изъ большихъ петербургскихъ тузовъ, старикъ наблюдательный и остроумный, глядя на нее однажды сквозь золотые очки на какомъ-то бал, сказалъ, обращаясь въ своему сосду: "charmante en touts points, mais pas de chance!" и это слово, тутъ же подхваченное, пристегнуто было съ тхъ поръ какимъ-то злымъ девизомъ въ ея имени. Дйствительно, княжн Тата не выходило линіи, какъ выражаются купцы въ нашихъ комедіяхъ, не давалась "доля", какъ поетъ украинская псня. Цвты ея свтскихъ успховъ никакъ не дозрвали до ягодъ. У нея много было поклонниковъ, "ферлакуровъ", были и дйствительно влюбленные въ нее; отъ полунасмшливаго, полунжнаго, салоннаго flirtation и до трепетныхъ звуковъ искренняго чувства ей довелось прослушать всю эту гамму лести и вкрадчивыхъ соблазновъ, что всегда такъ сладко звенитъ женскому уху. Но свтская поэзія не переходила для нея въ желанное прозаическое предложеніе "руки и сердца". Кругомъ ея то-и-дло завоевывали завидныхъ жениховъ сверстницы ея, далеко уступавшія ей и рожденіемъ, и прелестью, и даже состояніемъ, а она, все такая же прекрасная и отличаемая, сидла пока все у того же берега и ждала погоды. Бываютъ такія судьбы!..
Баронесса Крюднеръ въ своемъ знаменитомъ въ оно время роман Val'erie очень врно замтила, что "люди, исключительно отдавшіеся свту, кончаютъ тмъ обыкновенно, что длаются человконенавистнивами и умираютъ, клевеща на жизнь". Тата находились теперь на грани этой ненависти и клеветы. Она уже десятый годъ здила въ свтъ и каждымъ нервомъ своего существа болзненно ощущала теперь, что она приглядлась до оскомины всей этой праздно-толкущейся, скучающей и скучной, бездушной и обезличенной толп, среди коей продолжала вращаться она, что она уже представляла собою нчто въ род фамильной мебели, старинной, всмъ надовшей картины. Она переходила на степень общественнаго авторитета, въ отдл "почтенныхъ". молоденькія свтскія дебютанки спшили представляться ей и присдали при этомъ низко, низко, будто предъ семидесятилтнею статсъ-дамой… О, какъ часто, блдня и закусывая губу, должна была сдерживать себя наша княжна, чтобы не отвчать дерзостью на заискивающія улыбки этихъ свжихъ молодыхъ лицъ, на эти глубоко оскорбительныя въ почтительности своей присданія!
А растерянные взгляды, а сдержанные вздохи матери, — ея маленькой, чувствительной, вчно болвшей мигренью матери, отправлявшейся еженедльно тайкомъ отъ нея ко "Спасителю", въ домикъ Петра великаго, ставить свчку, "чтобы Тата нашла un parti convenable", — а сжатыя брови и безмолвно потягиваемый усъ братца, князя Анатолія Васильевича, посл каждаго новаго недочета, когда еще разъ ускользалъ намченный "parti convenable" изъ, далеко,
Другая жизнь?… Но гд-жь она? Тата, презиравшая общество, къ которому принадлежала, была въ душ скептикомъ, какъ вс почти люди, выросшіе въ этомъ обществ. Она не врила ни въ филантропію, ни въ лорда Редстока, ни въ Георгіевскую Общину, ни въ новыхъ людей, ни въ женщинъ науки, ни въ соціальныя задачи, о которыхъ случалось читать ей въ русскихъ газетахъ. На ея глаза все это было "шутовское переодванье, гд подъ каждымъ платьемъ узнавалось опять то же: дурацкое или лицемрящее тщеславіе, или зависть людей, хуже одтыхъ, чмъ мы". Но еслибы кто-нибудь даже и усплъ переубдить ее въ этомъ, она уже ни въ какомъ случа не была въ состояніи обманываться на счетъ себя самой. Она сознавала себя совершенно неспособною обмывать раны нищихъ или пть серьезно англійскіе псалмы, равно какъ надть синія очки и закатывать глаза въ потолокъ при слов "прогрессъ". Другой жизни для нея не было; она, "какъ устрица", говорила себ наша княжна, "должна была жить и умереть у той скалы, съ которой была прикована, и проклинать эту скалу!"…
Она забывала или, врне, не хотла вспомнить, что и въ ея прошломъ промелькнула одна свтлая полоса, и сама она не дала ей охватить пожаромъ своего сердца; среди всей этой людской пошлости ей дано было натолкнуться однажды на одно "свжее и здоровое" существо, и сама она испугалась себя и отошла отъ своего счастья. Ей было двадцать лтъ, когда она встртилась съ нимъ. Онъ по рожденію и воспитанію принадлежалъ къ одному съ нею кругу, носилъ старинную фамилію, но остался посл смерти отца и матери безъ гроша за душой и ни въ грошъ не ставилъ оставленные ему въ наслдство вмсто денегъ большое вліятельное родство и связи. Бахтеяровъ былъ, дйствительно, новымъ человкомъ среди всего этого общества по гордости своего характера и независимости сужденій, по жажд знанія, по своей энергіи. Онъ блистательно учился въ университет, поступилъ затмъ въ гвардейскій полкъ и, также блистательно окончивъ курсъ въ академіи генеральнаго штаба, готовился хать на Кавказъ, гд ему предложено было уже довольно видное мсто, когда увидалъ въ первый разъ Тата у какой-то своей тетки. Онъ не похалъ на Кавказъ и принялъ первое попавшееся назначеніе въ Петербург, который ненавидлъ всею душой; онъ былъ охваченъ съ перваго раза огнемъ молодой, неудержимой страсти… Онъ нравился княжн,- онъ не могъ не нравиться своимъ оригинальнымъ, цыганскаго типа лицомъ, съ его нсколько высокомрнымъ выраженіемъ, изящною неловкостью высокаго, нсколько сутуловатаго тла и своею горячею, иногда черезчуръ рзвою, всегда искреннею рчью, что такъ мало походило на то, что приходилось ей слышать кругомъ… Онъ ей нравился, она искала встрчъ съ нимъ, она пожертвовала тремя балами, не изъ важныхъ — удовольствію просидть эти вечера съ нимъ, en petit comit'e, въ домахъ, куда онъ здилъ. Онъ сгаралъ, блаженствовалъ, строилъ воздушные замки. Это продолжалось почти три мсяца. Въ свт начали говорить объ этой страсти; Тата упрекали за то, что она поощряетъ ее… Братъ Анатолій начиналъ морщиться, княгиня-мать усиленно вздыхала. Но княжна Тата была сама умна: "онъ, этотъ Бахтеяровъ, avec sa figure sauvage, онъ могъ забавлять ее, она могла имъ заняться нкоторое время"; еслибъ она была замужемъ, "она любила бы такого совсмъ съума свести;" но выйти замужъ за двадцатитипятилтняго офицера, безъ положенія, живущаго жалованьемъ, — какой вздоръ! Она поняла, что пора было покончить ей съ этою забавой… Она сама испугалась тому, что сдлала; когда сказала ему, чтобъ онъ боле о ней не думалъ, что "этого никогда не можетъ быть". Онъ стоялъ въ углу, у камина, въ минуту этого объясненія; она видла, какъ лицо его вдругъ стало бле полотна; онъ поднялъ руку и схватился за мраморъ какъ бы для того чтобы не упасть. Онъ ни словомъ не отвтилъ ей, но только взглянулъ на нее, взглянулъ такимъ взглядомъ, что ей стало холодно. Она хотла найти нсколько "дружескихъ словъ" для его утшенія, но онъ не далъ ей времени сказать ихъ, поклонился и тутъ-же исчезъ. Она всю ночь не спала: ей представилось, что онъ застрлится. Онъ не застр
23; лился, но черезъ нсколько дней она узнала, что онъ отпросился въ Ташкентъ и ухалъ, ни съ кмъ не простясь.
Онъ вернулся черезъ четыре года, въ полковничьихъ эполетахъ и съ блестящею военною репутаціей, пріобртенною имъ въ Хивинскомъ поход. Въ продолженіе двухъ недль его разрывали по петербургскимъ гостинымъ. Свтскія кокодетки чуть не дрались изъ-за него, поили и кормили его обдами и ужинами и находили, что онъ, какъ дв капли воды, напоминаетъ графа Андраши, "mais en jeune et en beau"… Тата нечаянно, на какомъ-то вечер, увидала его и его черные пронзительные глаза подъ боромъ кудрявыхъ волосъ, въ упоръ устремленные на нее. Она чуть-чуть дрогнула и, озаренная горячимъ блескомъ ихъ, невольно опустила рсницы. Она все прочла въ этомъ взгляд: онъ вернулся тмъ же, она не сомнвалась въ этомъ. На мгновеніе сперлось у нея дыханіе, и сердце учащенно забилось: она чувствовала себя безконечно любимою этимъ человкомъ, и ея собственное чувство, какъ птица изъ клтки, рвалося ему на встрчу. Оно захватывало ее теперь, это чувство. Ея заискрившіеся глаза, полные отвта, готовы были подняться на него… "J'ai l'honneur de vous saluer, princesse", раздался въ эту минуту чей-то голосъ. Предъ нею стоялъ съ поклономъ и восхищенною улыбкой молоденькій графъ Аваловъ, одинъ изъ богатйшихъ жениховъ въ Россіи. Онъ съ самаго начала этой зимы ухаживалъ за нею, и опытная уже Тата влюбляла его въ себя съ каждымъ днемъ все сильне. Дло, повидимому, совсмъ налаживалось. Мать и братъ княжны ходили съ сіяющими лицами и чуть не цловали ей руки. Препятствія предвидлись со стороны матери Авалова, которая говорила громко, что сынъ ея еще слишкомъ молодъ, чтобы думать о женитьб. (Можайскіе знали, что она желала женить его черезъ нсколько времени на дочери одной своей двоюродной сестры, которой въ эту минуту едва минуло шестнадцать лтъ.) Но препятствіе это не было неодолимо: Аваловъ былъ совершеннолтній и состояніе было все его: онъ могъ совершенно обойтись безъ согласія матери. Надо было только довести его до той степени влюбленности, когда человкъ уже не видитъ, не признаетъ ничего, кром любимой женщины, кром ея воли.