Княжна Тата
Шрифт:
— Дда, хорошо, медленно проговорила она дочитавъ, отняла руки и опустилась снова въ свое кресло, закинувъ затылокъ назадъ, — но что же это доказываетъ?
— Какъ "что доказываетъ"? вскликнулъ Скавронцевъ.
— Отбили, заняли, укрпились, съ оттнкомъ насмшки проговорила она, — а Плевна все также стоитъ и смется надъ нами и, когда все это кончится, никто не знаетъ.
Александръ Андреевичъ загорячился и пустился въ толкованія, — его не на шутку сердилъ "петербургскій скептицизмъ" и "не русскія чувства" Тата, съ которою онъ и велъ каждый вечеръ за чаемъ безконечные споры по этому поводу.
Тата закрыла глаза и приняла скучающее выраженіе.
— Вы даже и слушать не хотите! досадливо прервалъ онъ себя вдругъ.
Она слегка усмхнулась и, не открывая глазъ, отвчала ему:
— Слушаю — и нахожу, что вы очень хорошо доказываете. А все-таки вы должны согласиться со мною, что эта война большая гадость!
—
Она приподняла вки… Онъ стоялъ предъ нею съ загорвшимися глазами и выраженіемъ мужественной ршимости на чертахъ… "Какъ онъ сохранился однако", промелькнуло нежданно въ голов Тата, будто въ первый разъ въ жизни видла она теперь предъ собою эти большіе, живые глаза Скавронцева, его мужественное, красивое и еще свжее, не смотря на сорокавосьмилтній возрастъ, лицо.
Голосъ ея зазвучалъ вдругъ тми бархатными нотами, на неотразимость которыхъ она всегда такъ разсчитывала:
— Вы бы теперь поэтому съ радостью, вмст съ этимъ героемъ, что-то бы тамъ отбивали, занимали и покоряли?…
Невольная улыбка скользнула подъ его большими усами. Онъ повелъ на нее взглядомъ изъ-подъ нахмуренныхъ еще бровей:
— И, конечно, "съ радостью", подтвердилъ онъ тономъ убжденія.
— И вы, "конечно", въ эту минуту, продолжала она все тою же шепотливою, кошачьею интонаціей:- вы ужасно злы на maman и на меня, повторила она упирая, за то, что мы васъ уговорили, умолили чуть не на колняхъ, не длать этой глупости хать на войну, гд и безъ васъ много охотниковъ жертвовать жизнью, а оставаться съ нами, съ друзьями, которые безъ васъ, вы это очень хорошо знаете, просто вс пропали бы?…
Она не ошиблась въ разсчет: Скавронцевъ растаялъ.
— Ну, и скажите мн пожалуйста, весело говорилъ онъ въ отвтъ, укладываясь обоими локтями на перила и прижимаясь въ нимъ своею широкою грудью, — какая мн за это награда? За то, что я люблю васъ всхъ, привыкъ, знаю, что, дйствительно, полезенъ вамъ, и потому имлъ слабость послушаться васъ съ княгиней… и все-таки, признаюсь тмъ откровенно, каждый день мучаюсь мыслью, что мн слдовало быть бы не здсь, а тамъ, за Дунаемъ… за это вы меня шпигуете и выводите изъ терпнія каждый день… такъ я говорю, а?
Она засмялась:
— Вы "любите", сказали вы. — Въ томъ числ и вашу покорную слугу, надюсь?
— И даже въ особенности! вырвалось у него какъ-то невольно.
Она вдругъ замолкла, какъ бы охваченная какою-то внезапно налетвшею на нее мыслью, и остановила на немъ долгій, лучистый и трепетный взглядъ.
— Разв это еще можно? промолвила она наконецъ.
— Что "можно"? повторилъ онъ не понимая.
— Любить меня "особенно"?… Знаете-ли вы, что я уже давно въ этомъ отчаялась!… Александръ Андреевичъ, нтъ, безъ шутовъ, скажите мн, положа руку на сердце, можно ли меня теперь, такою, какова я и какою вы меня видите и знаете въ настоящую пору, можно-ли меня еще любить… вы понимаете, что называется любитъ?…
— Васъ?… Безъ ума!… вскрикнулъ онъ, въ порыв нежданной для него самого страстности, налегая на рзное дерево балюстрады такъ, что оно крякнуло подъ его напоромъ.
— Не ломайте моего балкона! ласково улыбаясь ему; проговорила Тата. — А вы это хорошо сказали, промолвила она;- значитъ, на вашъ глазъ отпвать мн себя заживо пока еще не нужно?
— Что вамъ въ моемъ глаз! внезапно отвчалъ онъ: мн, по-настоящему, и глядть-то на васъ не слдовало бы!
И онъ слегка покраснлъ даже. Она расхохоталась.
— Это почему?
— А потому что не въ мои годы… и не вамъ… Я вамъ въ отцы гожусь, а не…
— Ваши годы? прервала Тата;- да еслибъ я разсчитывала еще выйти замужъ, то ужь, конечно, только за человка вашихъ лтъ… Вы только старите себя напрасно, милый Александръ Андреевичъ, опускаетесь, не обращаете вниманія на вашъ туалетъ; это совсмъ ужь не похвально.
Старый гвардеецъ торопливо и растерянно повелъ главами на свое поношенное пальто, висвшее мшкомъ кругомъ его высокаго и еще не тучнаго стана, на пыльные, потерявшіе всякую форму сапоги свои, и покраснлъ еще разъ, но уже изъ иного побужденія, мене похвальнаго пожалуй, по своему мотиву.
— Пойдемте однако, молвила княжна вставая, — maman, я думаю, ждетъ не дождется почты… ОбъАнатол ничего нтъ сегодня?…
Скавронцевъ на другой же день отправился по желзной дорог въ одинъ изъ большихъ городовъ южной Россіи и вернулся оттуда черезъ двое сутокъ съ огромнымъ чемоданомъ, набитымъ съ верху до низу всякимъ зимнимъ и лтнимъ платьемъ, бльемъ самыхъ модныхъ фасоновъ и обувью всякаго вида. Очень ужь чувствителенъ былъ для него упрекъ княжны въ томъ, что онъ "опускается". "Тамъ, въ полку, никто ршительно лучше меня не одвался", говорилъ онъ себ, морщась при этой мысли во все продолженіе своей поздки, — "а тутъ дйствительно сапожникъ, сапожникомъ сталъ, чортъ меня дери!…" И вмст съ тмъ
Когда посл его возвращенія въ Большіе Дворы онъ встртился съ нашею княжной, она съ первой же минуты заключила о вліяніи своемъ на него и по метаморфоз въ его наружности, и по чему-то странному, непривычному, оказавшемуся вдругъ въ его отношеніяхъ къ ней. Вмст съ замной его покойнаго пальто-мшка моднымъ пиджакомъ съ таліей, его безцеремонная интимность съ нею перешла какъ-то внезапно въ тотъ дружескій, но нсколько холодный тонъ, съ какимъ благовоспитанный свтскій человкъ обращается съ двушкой близко ему знакомою, но на которой онъ не намренъ или не можетъ жениться. Тонъ этотъ какъ-то безсознательно принятъ былъ Скавронцевымъ подъ впечатлніемъ воспоминанія о страстномъ его отвт на вопросъ Тата, "можно-ли еще любить ее", въ чемъ онъ очень каялся предъ самимъ собой. "И глупо, и не годится", говорилъ онъ себ; онъ такъ долго почиталъ себя относительно ея чмъ-то въ род роднаго дяди, чуть не отца, и вдругъ "ферлакуромъ" себя поставить, "Сердечкинымъ", добавлялъ онъ, преувеличивая съ какимъ-то тайнымъ удовольствіемъ значеніе вырвавшагося у него въ ту пору восклицанія и степень проистекавшей оттого въ его глазахъ вины предъ нею… Все это само собою тотчасъ же угадано было Тата — и показалось ей очень забавнымъ. Она сама вызвала его тогда на тотъ отвтъ и очень была рада ему, какъ искреннему образчику впечатлнія, какое она "вообще" способна еще внушать мужчинамъ даже такихъ лтъ какъ Скавронцевъ, — вызвала потому, что думала тогда о Бахтеяров, думала съ мучительною тоской обо всей этой ея невозвратной "исторіи" съ нимъ… А онъ, этотъ строгій ворчунъ ея юныхъ лтъ, этотъ авторитетъ всей ея семьи, онъ принялъ это по собственному адресу, увлекся, здилъ нарочно "se rendre beau pour elle", и вмст съ тмъ боится себя выдать и вздумалъ играть въ сдержанность и холодность… Погоди же, я тобой займусь!" ршила Тата, общая себ отъ этого нкоторое веселое развлеченіе въ однообразіи успвшихъ уже порядочно опостылть ей филантропическихъ своихъ заботъ.
Она начала съ того, что сама заиграла съ нимъ въ сдержанное чувство. Она перестала дразнить его въ спорахъ, не прерывала его рчей насмшливыми замчаніями, какъ въ недавнее время, давала ему договариваться и слушала его внимательно, съ полуопущенными глазами, вскидывая ихъ на него, когда вырывалось у него иной разъ горячее, хорошее слово, и тотчасъ же поникая ими какъ бы для того, чтобы не слишкомъ явно показать ему свое сочувствіе. Какой-то ему одному замтный оттнокъ робости слышался теперь въ ея голос, когда говорила она съ нимъ. Когда случалось ему при ней завести рчь съ ея матерью о длахъ имнія, о хозяйскихъ разчетахъ, всегда прежде интересовавшихъ ее, на лиц ея теперь изображались затаенное нетерпніе и досада. Скавронцевъ видлъ это и спшилъ тутъ же перейти на тему какого-нибудь только что прочитаннаго имъ въ газет интереснаго факта, или заговорить объ Анн Карениной. Тата чуть-чуть взглядывала на него тогда и улыбалась улыбкой, въ которой онъ ясно читалъ благодарность ему за то, что ему вздумалось наконецъ перестать говорить о скучныхъ вещахъ и заняться ею. Эта нмая благодарность ему за малйшій его знакъ вниманія къ ней, которое, бывало, принималось ею какъ нчто совершенно естественное и ей должное, какъ бы невольно вырывалась у нея теперь при всякомъ случа. Скавронцевъ издавна имлъ привычку приносить ей къ вечернему чаю букетъ изъ сада или оранжереи, съ котораго рисовала она свои цвты: принесетъ, бывало, поставитъ въ вазу, она и не замтитъ, не взглянетъ иной разъ даже. Теперь она его ждала съ этимъ букетомъ, молча принимала его изъ рукъ Скавронцева, улыбаясь ему все также, одними глазами, бережно и долго укладывала букетъ въ воду и, выбравъ изъ него цвтокъ, втыкала его въ волосы или прикладывала къ груди. "Хорошо такъ?" спроситъ она только иной разъ, какъ бы во мгновенномъ порыв, вся обернувшись къ нему, и тутъ же нахмурится и примолкнетъ, наклоняя голову надъ своимъ рисункомъ, будто въ досад на себя за этотъ порывъ. Она словно ничмъ инымъ не занята была, какъ мыслью о немъ, и будто страшно боялась вмст съ тмъ, чтобъ онъ этого не замтилъ…