Кое-что по секрету
Шрифт:
– Увы, я должен вам всем признаться, что в прошлом у меня был роман на стороне. – Таким гамбитом открыл игру ее отец, и эти слова вонзились в ее мозг, словно шрапнель. Поле пришлось вцепиться в подлокотник дивана, потому что ей показалось, что пол уходит у нее из-под ног, как на борту корабля, терпящего крушение. Подождите – что? Папа изменил маме? Папа, самый добрый мужчина в мире, так поступил с их доброй красивой мамой? Нет. Это невозможно.
Должно быть, это что-то вроде розыгрыша,
Но когда Пола повернулась к матери, чтобы получить подтверждение, по ее спине побежали мурашки. У Джини дрожали губы, как будто ей хотелось плакать. Глаза были красными, вокруг них залегли темные круги. Тело матери напряглось, она крепко обхватила себя руками за талию, как будто боясь рассыпаться на кусочки. Даже такая оптимистка, как Пола, должна была признать, что ничего хорошего это не обещало.
Ее братья казались такими же ошеломленными, как и она сама.
– В самом деле? – изумленно спросил Стивен, но их отец еще не договорил. Было кое-что еще. И это было еще хуже.
– И вчера я узнал… – Гарри посмотрел на свои руки, на мгновение сжал их на коленях и взорвал вторую гранату: – Что у меня есть дочь. Ваша сводная сестра.
– Какого чер… – Джон вскочил с места и, вытаращив глаза, повернулся к Джини, в отчаянии ожидая, что хотя бы один из родителей начнет говорить разумно. – Мама, это правда? Нет ведь?
Джини крепко сжала губы, и Пола почувствовала, как ее сердце разрывается при виде боли на лице матери.
– Это правда, – подтвердила Джини, ее подбородок задрожал.
– Ох, мама… – Пола обняла ее, будто пытаясь защитить от удара. Джини никогда не показывала свои чувства. Она много лет проработала учителем музыки и справлялась с плохим настроением или разочарованием, играя что-нибудь громкое, рвала струны, пока не чувствовала себя лучше. «Прелюдия до-диез минор» Рахманинова для раздражения средней степени. «Революционный этюд Шопена» в тех редких случаях, когда она сердилась по-настоящему. А теперь она была настолько опустошена, что едва ли смогла бы сыграть хотя бы одну ноту.
– Послушайте, мне очень жаль, поверьте, – продолжал Гарри, и выглядел он совершенно несчастным. – Простите меня. Но до вчерашнего дня я понятия не имел, что эта девушка – вернее, эта женщина – существует.
– И кто же она? – выпалила Пола, поворачиваясь к нему. – И почему она явилась сейчас? Именно на вашу золотую свадьбу?
– Она пришла на праздник, – прерывающимся голосом сказала Джини.
– На праздник? Ты что, пригласил ее, папа? – Даже в голосе Дэйва, самого мягкого и спокойного из всех детей Мортимеров, звучало недоверие.
– Нет! Судя по всему, она сначала приехала сюда, а Линн сказала ей, что мы в ратуше… – Гарри нервничал, вертелся на стуле, и ему явно хотелось оказаться подальше от всего этого. – Все произошло совершенно неожиданно. Думаю, ей было весьма не
Стивен фыркнул:
– Ну не настолько не по себе, если она все-таки появилась. На празднике в честь вашей золотой свадьбы. Боже!
Пола промолчала, приходя в себя после второй волны шока, накрывшей ее, когда она осознала реальность. Папа с другой женщиной. У папы другой ребенок. Семья Мортимер раньше всегда казалась ей нерушимой, такой крепкой, такой прочной. Ее родители всегда были для нее лучшей рекламой счастливого брака! Это как снова узнать, что Санта-Клауса не существует, только хуже, в миллион раз хуже.
– Время было неподходящее. Она понятия не имела… – говорил ее отец слабым, виноватым, таким непохожим на его привычный, жизнерадостный и уверенный голос.
Поле было плевать на неудачно выбранное время и на то, о чем думала та женщина. Сейчас она видела только мать, сломленную, несчастную. Пола была не в силах смотреть на отца, так она была ошарашена.
– Черт! – Джон покачал головой. Джини даже не сделала ему замечание, чтобы он не чертыхался, и это доказывало, насколько все плохо. – Она хочет денег или чего-то еще? Зачем она приехала?
– А что, если она лжет? – предположил Стивен, в его голосе звучало подозрение. Он был самым младшим из детей Мортимеров и теперь работал в адвокатской конторе рядом с Королевским театром. Все детство ему доставалось от старших детей, поэтому из него вышел замечательный адвокат для тех, с кем обошлись несправедливо.
– Не думаю, что она приехала из-за денег, – ответил Гарри. – По крайней мере, она об этом не упомянула. И она не лжет. Едва взглянув на нее, я понял, что она… что она моя. Прости меня, любимая, – добавил он, когда Джини обиженно шмыгнула носом и высморкалась. – Да и зачем ей лгать? Зачем кому-то такое придумывать? – Гарри вздохнул. – Все это было как гром среди ясного неба.
– И это говоришь ты? – резко сказала Пола. В ней бушевал гнев. До этого момента она никогда не могла сказать ничего плохого о своем отце. Всю жизнь он был ее героем, забирал ее из ночных клубов, когда последний автобус уже ушел; он вел ее к алтарю в день свадьбы, отвез в родильное отделение, когда у нее раньше времени начались роды, а Мэтт работал в окрестностях Лидса. Как единственная дочь, она всегда чувствовала себя такой особенной, такой любимой, сокровищем для своего отца. Но теперь, как оказалось, у нее была соперница. Неожиданно она оказалась вовсе не такой особенной, как ей представлялось.
– Но даже если ей действительно нужны деньги, – снова заговорил Гарри, неожиданно расхрабрившись, – то я ей их дам, если она меня об этом попросит. – Он обвел взглядом свою семью, готовый к их возражениям. – Потому что итог таков: я ее отец, и нам всем придется привыкнуть к этому факту. Я понимаю, вам это неприятно, но такова ситуация. Я уже попросил прощения у вашей матери, я попросил прощения у каждого из вас четверых. Не знаю, что еще вы хотите от меня услышать. – Он откашлялся. – Кстати, ее зовут Фрэнки. И это все, что я о ней знаю, если не считать того, что ей примерно тридцать четыре года.