Когда была война
Шрифт:
Мысли снова вернулись к началу. Максим глубоко втянул носом морозный январский воздух и порылся в карманах брюк в поисках папирос. В смятой пачке их осталось всего пару штук. Максим выудил одну, зажал в зубах и принялся искать спички, но Белозёров поднёс ему огонёк зажигалки.
– Трофейная?
– Максим показал на неё взглядом, прикуривая.
– С гравировочкой!
– Ага, - кивнул Белозёров.
– Немецкая.
Они остановились под сенью голых ещё деревьев. Белозёров
Некоторое время они молча курили. Под подошвами хлюпал грязный снег, и Максим ковырял его носком сапога. Вмятины быстро заполнялись талой водой, и тогда он притаптывал их каблуком. Мысли снова завертелись по знакомому кругу. Как же им выбить немцев с позиций?
– Слушай, старлей, я вот что думаю, - вместе с дымом выдохнул Белозёров и снова глубоко затянулся.
– Может, ну её к чёрту, эту деревню? Обойдём и хрен бы с ней, пусть немчура там дальше сидит на своих колокольнях. Жителей-то всё равно нет, так кому немцы эти вообще упали?
– Я об этом уже думал. Что на кой нам эта Капицовице сдалась. Если б не эти падлы, - Максим показал пальцами с зажатой в них папиросой на костёлы, что возвышались над деревней двумя тёмными громадами в сгустившихся сумерках, - шли б мы уже на Освенцим давно. Тут осталось-то... раз плюнуть, за полдня одолеем. А из-за этих гадов тут до сих пор сидим.
– Так может, обойдём? Как думаешь?
Максим пожал плечами. Ему показалось, что в голосе Белозёрова прозвучало сомнение, что обычно было тому не свойственно. Они воевали вместе уже второй год, и Максим знал его как человека решительного и смелого, не привыкшего к роли статиста. Все трудности он, как правило, брал на себя, - так с чего бы ему сейчас сомневаться? А уж тем более спрашивать совета у него, младшего по званию?
– Там до Освенцима сколько?
– спросил он и, бросив окурок в грязь, притоптал его подошвой.
– Километров двадцать?
– Что-то такое. Через лесок небольшой, думаю, даже меньше. Пятнадцать-восемнадцать.
– Белозёров помолчал.
– А с немчурой другие разберутся. Когда-нибудь же они оттуда слезут, не до лета ж сидеть будут.
– Это да, - согласился Максим и сунул руки в карманы.
Хотелось закурить ещё, но папирос больше не было, а когда удастся достать - неизвестно. Так что придётся экономить.
– А в городе уже и солдат расквартируем. Отдохнут хоть. Второй месяц по лесам и болотам... тяжело, как ни крути.
– Это да, - повторил Максим.
Всю ночь они обсуждали план наступления и обхода. Белозёров всё сомневался, стоит ли совершать такой манёвр, беспокоился за отчёт перед начальством - мол, Завьялов опять разбушуется, как узнает, да и вышестоящие чины по головке за такое решение не погладят. Максим ничего не отвечал. Он знал, что опасения Белозёрова не беспочвенны, но и предложить ничего взамен не мог.
Под потолком палатки клубился сизый папиросный
Она училась в институте связи. Максим влюбился в неё с первого взгляда - такой красавицы ему не доводилось ещё встречать. Высокая, с волнистыми белокурыми волосами и точёной фигурой, Полина сразу же поразила его воображение. Он мог часами дожидаться её во дворе, терпеливо выстаивая на морозе или жаре. Он писал для неё стихи, которые она так ни разу и не прочитала. А в своих мечтах уже давно видел её своей женой. Вот только даже просто заговорить с ней у него не хватало смелости.
Полина заговорила с ним сама. И как-то неожиданно всё завертелось, закрутилось, и вот они уже гуляют вместе по парку, держась за руки. Максим несколько раз порывался сказать ей о своих чувствах, что пламенем жгли его сердце, но в последний момент слова застывали на языке и никак не хотели произноситься вслух - стоило ему только посмотреть в её бездонные васильковые глаза, как он забывал обо всём на свете. И каждый раз, возвращаясь домой после свидания, он обещал себе, что в следующий раз уж непременно обо всём расскажет.
Ему казалось, что времени ещё много, а оказалось, что его нет вообще - внезапно пришла война. Максима мобилизовали одним из первых, и они с Полиной так и не успели попрощаться, и долгих два года он видел любимую только во снах. Ленинград попал в блокаду, письма туда не доходили, а отыскать часть, где она служила, как он слышал, связисткой, никак не получалось.
Максим всё же писал ей письма, правда, так и не отправил ни одно из них. Он писал по ночам, при скудном свете лучины, выплёскивая все свои чувства на обрывки бумаги, а когда писать стало не на чем, сочинял строки в уме. И представлял, что обязательно скажет их Полине, когда они наконец встретятся.
И на этот раз обещание он сдержал. Всё опять произошло стремительно - случайная встреча на фронте, чувства, несдержанная необузданная страсть и скоропалительная женитьба. Узы их брака скрепил своей подписью командир её полка, майор Балакирев, а после их даже отпустили на недельную побывку в тыл, в течение которой они не отрывались друг от друга.
Полина изменилась, стала взрослее, рассудительнее, осторожнее. Длинные волнистые волосы, что так обожал Максим, она больше не распускала по плечам, а собирала в строгий пучок на затылке. Васильковые глаза теперь смотрели пристально и будто бы выжидательно, а мягкие движения сменились резкими и быстрыми. Война меняла всех. Максим понимал, что и он не остался прежним, но старался об этом не думать. Какая разница? Главное, что они вместе.