?Когда истина лжёт

W.o.l.f.r.a.m.

Шесть.

Что в нём такого золотого, Кать?

Пять.

Почему ты так хочешь, чтобы он тебя уважал?

Четыре.

Зачем тебе это уважение от того, кто уже ушёл из лицея?

Три.

Ты ведь и без него спокойно проживёшь.

Два.

Вспомни, как ты жила до него.

Один.

Я не хочу так жить, как жила до него.

А как ты хочешь жить?

Счастливо. Хочу быть любимой. Не хочу ссориться. Не хочу плакать. Не хочу страдать. Я хочу жить.

Семейное ликование с грохотом обрушилось на уши. Я чуть было не оглохла. Петрушка воткнул мне в две ладони бенгальские огни и стал зажигательно дёргаться, изображая танец. Он меня рассмешил и выдернул из мыслей. Отпускало. Постепенно,

волнами, плавно отпускало. Я становилась собой. На щеках появлялся румянец. Конечности теплели. Да и в душе становилось чище. Словно какой-то карманный Мистер Пропер производил моральную уборку в недрах моей головы. Дышать полной грудью я стала спустя минут двадцать от полуночи, когда Новый год набирал обороты и магию.

Пока мой телефон разрывался в комнате, я умостилась спиной у подлокотника дивана, а ноги положила на ноги Пашки, который расслаблено сидел с раскинутыми руками. Периодически он стягивал со стола мандарин, чистил его и половину отдавал мне. Терпеть не могла чистить их. Иногда от оставшейся половины Петрушка забирал наглым образом ещё половину, и тогда я делилась своими дольками с ним. Это же Пашка – с ним нельзя не делиться. Он столько делает для меня. Наверное, это единственный человек, который так много обо мне заботится. Мама – это перебор, она не чувствует грани. А отец – наоборот. Пашка – идеальный брат. Правда, ни Варьке, ни Петьке этого никогда не понять. Возможно, потому что у нас с Пашкой особая атмосфера, особые отношения. У нас настоящая братско-сестринская любовь. Мне кажется, что никого ближе него у меня никогда не было и не будет. Пашка, я так хочу, чтобы ты был счастлив. И пусть я упустила момент волшебства первой минуты Нового года, но сегодняшняя ночь сплошь усыпана магией. Ты будешь счастлив. Вскоре. И навсегда. Я так хочу этого, ты бы знал.

Я расплылась в мечтательной улыбке, глядя на своего чуть сонного брата. Мы договорились после часа ночи пойти погулять. Я, Пашка, Петрушка, Олька и Варя. Впятером. Компания дикая, согласна. Одной меня хватило бы за глаза. Но не оставлять же сестёр за бортом. Они сёстры, как-никак. А сегодня Новый год начался, так что надо быть чуточку снисходительнее ко всем. К ним тоже. Они ведь тоже заслуживают счастья, да, Кать?

И я заслуживала счастья. Только непонятно что с ним сделала.

В комнату я ушла почти в час, когда надоедливая реклама по ТВ стала повторяться каждые пять минут вместо сначала пятнадцати, а потом – десяти. В общем, терпеть не могла я эту канитель одних и тех же препаратов, компаний и фирм, которые заплатили за пиар. Поэтому я ретировалась оттуда. На еду, тем более, смотреть больше не было сил. Даже на фрукты.

Телефон как раз разрывался, когда я вошла в комнату. В который раз. С два десятка пропущенных. От Ксени, Кости, Лары, Абрамовой, нескольких одноклассников и, как ни странно, от Егора. Четыре звонка. И сейчас звонил он. Я хотела поднять трубку и не хотела одновременно. Не могу смириться, что вот так всё закончила. Хотя закончил он тем, что отключился. Интересно, что же он скажет теперь?

– О, ты смотри, ответила, - его голос немного резвый и звонкий. Звонче обычного. Он пьян.

– В чём дело? – недовольный показательный тон. На самом деле я рада тебя слышать. Я хотела тебя услышать. Но не пьяного. – К чему мне названивать?

– Лучше бы тебе помолчать, - он явно на улице. Слышу, как хрустит снег под его ботинками. Идёт. Рядом какие-то возгласы и разговоры весёлые. Видимо, компания выбралась на улицу. Лёгкий свист, вдох и пауза. Втягиваешь воздух в себя. Через эту отвратную сигарету.

– Лучше бы тебе перестать курить, - претенциозным тоном обращаю его внимание.

– Лучше бы тебе отвечать за свои слова.

– Лучше бы тебе вести себя нормально, - да, его поведение едва ли можно назвать нормальным, достойным преподавателя. Пусть, и практиканта.

– Лучше бы тебе

не провоцировать меня, - чуть серьёзнее. Не так резво и пафосно говорит.

– Лучше бы тебе сначала протрезветь, а потом звонить мне. Бросай трубку, тебе ведь это не впервой, - нет, я не обижена. Я хочу тебя проучить.

– Да.

– Что да? – я начинаю злиться.

– Лучше бы тебе развить память, Скавронская, - он усмехается, слышу. И это выводит меня из себя. Во мне говорило безразличие, до этого момента, когда он своим поведением перестал входить в рамки адекватности. Трезвый пьяного не поймёт.

– О чём ты говоришь? – мне стало не по себе, когда я не понимаю каких-то вещей.

– Если будешь в четыре у ворот лицея, узнаешь.

Теперь он бросил трубку, даже не засмеявшись, а просто отключившись. Сразу после последнего слова. Задел моё любопытство и слился. Ненавижу тебя, Егор.

Я ненавидела его, сидя на диване. Ненавидела, сидя за компьютером. Ненавидела, отвечая на звонки Лары и Абрамовой. Ненавидела, собираясь на прогулку. Ненавидела, общаясь с мамой и Пашкой. Я ненавидела Егора. От макушки до кончиков пальцев. Я ненавижу тебя так сильно, что готова встретиться и выплюнуть тебе это в лицо. Я схожу с ума от этой ненависти, от этой жгучей ярости, что ты вызываешь во мне. Я не могу совладать с этими чувствами. Они сильнее меня. И ты ими воспользуешься. Ты воспользуешься ими и снова влюбишь меня в себя. Никакая страсть между нами не может быть умерщвлена, пока один ненавидит другого. И так будет вечно. Наша ненависть.

– Кать, ты собираешься? – Пашка постучался и вошёл в комнату.

Спасибо, дорогой. Только ты не даёшь мне закрыться в своих мыслях.

– Идём.

На улице нас ждали Костя с Ксеней. Оба навеселе, вдохновлённые и раскрасневшиеся. Будто целовались только что. Я познакомила всех между собой и первой двинулась вперёд. Видеть счастливых Леонова с Кравец я не была готова. Егор занял все мысли, и для другого не хватило места. Лучше мне их не видеть. Никого из них. Оставьте меня: мне, правда, не до вас. Есть другие заботы.

Слишком морозно и слишком весело. Меня отвлекали и смешили. Всё по плану. Я становлюсь своей, открытой и улыбчивой. Но мне надо к лицею. Уверена, что хотела бы пойти и узнать, о чём речь. До назначенного времени ещё далеко. Сейчас другое важно – гульки. По дороге мы с Кравец вытащили компанию Ольки. Слишком шумная гурьба брела по улицам. Мы могли бы разнести маленький супермаркет. Банда.

Из всех этих людей кого бы ты на самом деле хотела видеть, Кать? Каждый из них тебе не нравится. Каждый чем-то не угодил. Кто-то предал, кто-то лгал, кто-то бесит. Компания Ольки, разве что, пока ничего плохого не сделала. Но я узнала среди них одного из лицеистов, которого мельком видела. Помнится, это он некогда в туалете меня обсуждал. И Егора. Чёрт. Может, отменить всё? Вырваться из такой толпы трудно. Прикрываться Пашкой не хочется. Неудобно будет его оставить ждать где-то неподалёку от лицея, чтобы он не видел, какую кашу я заварила. До сих пор не хотелось посвящать его во все тяжкие думы моей головы. И каков же будет твой положительный ответ?

Ответ не заставил себя ждать. Он появился на главной площади, куда и мы, собственно, шествовали. Егор крутился в компании незнакомых мне людей.

Ту четверть часа, что мы тратили на фото, крики, знакомства с другими людьми, танцы и катание на льду, я тратила на слежку за Егором. Становилась в место, где его лучше видно. Ехала туда, где хороший обзор на их компанию. И падала там, откуда могла бы наблюдать какой-то кусок его ног. Вся в снегу, Катерина Скавронская, как тебе не стыдно. Зато теперь никто не пристаёт ко мне со всякими «пошли покатаемся, Кать». Здесь на площади к нам присоединились друзья апостолов и Варьки. Наша компания росла и разбивалась уже на группки поменьше, а меня никто не контролировал, вопреки маминым просьбам.