?Когда истина лжёт

W.o.l.f.r.a.m.

– Я не уводила Костю, - понимаю, что сказать надо, но не с целью обелить своё имя. – Его чувства даже для меня были сюрпризом.

– Даже для неё… Нет, вы только послушайте! – о, приходит в себя. Электрошок работает на «ура».

– Угомони талант, Кравец, - остужаю пыл, чтобы не перегорела, - не беси меня раньше времени.

– Да кто тебя бесит? – на её губах заиграла не безызвестная нам улыбка с примесью садизма. – Кому ты вообще нужна, Скавронская, а? Кроме меня? Леонову? Так он бросит тебя так же, как и меня, ради какой-то, кого он «чуть больше» типа любит. Братьям своим? Они женятся и уйдут жить каждый своей жизнью. А мне ты теперь противна.

– Мой мир, - я старалась не обращать внимания

на столь длинный ироничный монолог бывшей подруги, что для неё сродни нонсенсу, - не вертится вокруг одного твоего одобрения, Кравец. Очень глупо предполагать, что это так.

– Да завали ты уже своё ебало, Скавронская. Задолбала поучать и говорить, словно умнее всех. С тобой никто не выдерживает, потому что это всех бесит. Ты считаешь себя пупом Земли, всегда такой правильной и самой умной. Но это не так!

Ей нужно было выговориться. Выместить всю злость на меня на мне же. Ни Костя, ни Оля, ни кто бы ещё не смог сделать это лучше. Я дала Кравец много возможностей проявить себя, развиваться, стать лучше и выбиться в люди. Нет, не говорю, что без меня она бы с этим не справилась, но я значительно облегчила ей жизнь. И теперь, когда такой уверенный крепкий трамплин, как я, оказался не совсем стойким, она не просто не доверяет мне – она боится мне довериться. Не скажу, что мне безразлично совсем. Она была моей подругой, и я долгое время не замечала того, как не хватало мне её. Какой бы она ни была, плохой, хорошей, - эти понятия субъективны и не имеют точных дефициний. Есть твоё мнение об этом человеке. И моё мнение о Ксене – она не самая худшая подруга.

Я могла бы ей многое простить. Сейчас, на морозе, в вихре этих выяснений отношений, среди истерик и цинизма в моей голове проснулось сострадание. А ведь действительно – как много я украла у неё? Ей нравился Егор – он в итоге перешёл ко мне. Ей нравился Костя – он выбрал меня. И пусть эти два человека – всего лишь два человека из десятков тех, что окружают нас, но они были важны для неё. Разумеется, мне немного жаль. Сложившаяся ситуация – отчасти моя вина. Я признаю это, не боюсь и не стесняюсь. Сильный человек ведь может признавать свои ошибки, правда?

Только я не считаю свои решения ошибками. Даже те, о которых до этого момента сожалела. Меня тревожило только одно: теперь, когда я могла бы дать Кравец ещё один шанс на дружбу, она от него заранее отреклась. Да, посредством уничижения меня.

Можно говорить, что я шлюха, что я дрянь, что я сволочь и сука. Можно говорить, что я безразличная тварь и циник. Можно говорить, что я кручу хвостом перед всеми и строю из себя, невесть что. Но никогда, запомни, никогда не говори мне, что никому не нужна. Дело не только в психологии. Тот факт, что я выбрала тебя в качестве подруги, держала в этом звании долгое время, говорит совершенно об обратном. Ты нужна мне так же, как и я тебе. И по твоим словам получается, будто не я тебе не нужна, а ты мне. Согласись, что это очень жестоко по отношению к себе. Я ведь не говорила вроде бы тебе в открытую, чтобы ты шла отсюда, чтобы ты исчезла, чтобы ты жила без меня, прекрасно жила, между прочим. Нет, я такого не говорила, и это делает мне честь, потому что я оставила для тебя запасной вход. И сейчас, последними репликами ты превратила мой шанс, данный тебе давным-давно, в мизерную, ничтожную подачку, которая говорит о великодушии, но никак не о дружбе. Ты сейчас уничтожила всё своими руками, Кравец. На этом наши пути расходятся.

– И давно ты решила, что твоё мнение играет хоть какую-то роль? – теперь я не буду сдерживаться в словах. И извинений ты от меня не услышишь ни за одно паскудное слово. – Похоже, ты забыла, с кем имеешь дело.

– С выскочкой, - она не раздумывала ни секунды, - и зазнайкой высокомерной. А теперь ещё и сукой. Глаза б мои тебя не видели…

Она говорила мои

фразы до сих пор. На меня нападала ностальгия по былым временам. Но теперь у меня нет никаких прав об этом думать, потому что с этого дня Ксения Кравец – пустое место.

– Если это все добрые слова, которые ты хочешь сказать мне напоследок, то я пойду, - мы до сих пор стояли на остановке под тусклым желтоватым светом уличного фонаря. – Ты меня утомляешь.

Видите, я устала от этих грубых перепалок. От этих нервов. От криков. Выяснений. От переименования одних и тех же фактов разными софизмами. Ты не стоишь теперь моих усилий. Прими это и не сопротивляйся.

– Подавись своим Костей, сука, - но ты сопротивляешься. Выводишь меня на конфликт, на эмоции, на повышенный тон. Ты ещё не понимаешь, что всё кончено. И какое-то время не будешь понимать, почему остаток разговора между нами пройдёт на исключительно низких звуковых волнах.

– Интересное, - я перехожу на шёпот, едва отличимый от посвистывания ветра, - у тебя отношение к людям. Я думала, что, прогнав меня, ты хотя бы одну жилетку у себя оставишь. Видимо, нет.

Каждое слово, сказанное таким голосом, её раздражало. Потому что она не могла себе позволить так быстро успокоить свой нрав. Это трудно, когда тебя изнутри разрывают горгульи гнева и презрения. Ведь именно это я вызываю в Ксене сейчас? Что ж, не самый плохой эмоциональный улов. Однако я давно не энергетический вампир – меня уже не привлекают негативные эмоции, направленные в мою сторону.

– Проваливай, пока я тебя не удушила.

– Всего хорошего, Ксеня. Спокойной ночи, - она осталась на остановке, поражённая, признавшая, возможно, свой проигрыш, но теперь уже одна. И домой я тоже шла одна. Правда, особого ощущения победы, триумфа, у меня не было. Я потеряла подругу, потеряла все шансы, которые дала ей. Так тому и быть.

И хоть Рождество в самом разгаре, есть мне что-то не хочется даже мамины вкусности. Я позвонила Ярославу, как подошла к подъезду, узнала, что он трапезничает, но о разговоре с Кравец промолчала. Не сегодня и не сейчас – хватит с этого мужчины бабских нюней. Даже не так, девчачьих.

Утро следующего дня ничем не отличалось от всех остальных. Меня только мучило одно: у Кравец нет шанса вернуться. И как-то пусто стало с осознанием, что человеку, которому ты оставил место в своей жизни, оно больше не понадобится. Эта грусть захватывала меня волнами. Сколько ни пыталась, не думать о Ксене как о потерянной подруге не получилось. Я действительно к ней привыкла. И действительно была готова простить её косяки. Может, это милосердие. Может, жалость. Может, привычка. Я не знаю. Теперь я ничего не знаю. Что дальше делать? Чем заниматься? Подумать ведь, у меня столько всего есть – гораздо больше, чем у половины сверстников. Чего мне не хватает? Потеря одной подруги так сильно пошатнула мою веру в себя? Бред, правда?

Я слонялась по дому в поисках занятий для себя. Но ни игры с братьями, ни готовка, ни помощь в чём-то ещё меня не спасали. Как-то никак стало находиться тут. Привычка постоянно куда-то уезжать, где-то бывать, проводить время и делить это время с другими так быстро всосалась в мою кожу, что теперь не вывести никакими средствами.

Мне становилось дурно от всякого воспоминания о Кравец. А о ней напоминало очень многое: лицей, учёба, Пашка, с которым мы ходили в клуб, дом, который находится так близко к её дому. Видите, насколько здесь неподходящая атмосфера для каникул? Но куда я сбегу? К кому? Кто меня отпустит? Сейчас бы не помешала работа или какой-то лагерь. Я была бы не против съездить в горы и покататься там, посмотреть на природу, подышать воздухом. Это единственная панацея от моих удушливых мыслей. Что-что, а мысли – не Кравец, они не покинут меня, допустив ошибку. Они не допускают ошибок: ошибки здесь – моя прерогатива.