Когда мы встретимся вновь

Ellada

«Как же все было просто тогда. Просто и хорошо, – внезапно Нил поймал себя на том, что подумал о прошлом так, словно это было не два года назад, а давным-давно. Он вдруг увидел себя и свое прошлое, будто бы со стороны. Словно речь шла о постороннем, совершенно незнакомом ему мальчике, которого он когда-то случайно увидел и теперь вспомнил невзначай. – Странно. Ведь все это было не так уж и давно, а кажется, будто сто лет назад. В другой жизни. Впрочем, так оно и есть. Это и было в другой жизни. В жизни Нила Лэганна. А в жизни Кардинала есть только это небо и только эти облака, которые мирно и спокойно скользят сейчас в вышине и которым нет никакого дела до того, что творится внизу. И до меня тоже. Хорошо это или плохо? А какая, собственно, разница? Все есть так, как есть, и по-другому уже не будет. Прошлого не вернуть. Да и зачем, собственно?»

Нил чуть усмехнулся кончиками губ и закрыл глаза. Мелко трясясь и пронзительно-жалобно поскрипывая колесами, повозка медленно ползла по дороге, оставляя на свежевыпавшем снегу черный, криво вихляющий след. Старый пегий тяжеловоз переставлял ноги так медленно и устало, что, казалось, еще секунда – и он упадет, уткнувшись шершавым широким носом в холодный мокрый снег. Время от времени он поднимал голову и, тяжело поводя боками и крупом, втягивал

широкими ноздрями холодный влажный воздух, громко фыркал, а затем вновь опускал ее вниз, словно сетуя на свою нелегкую ношу и еще более нелегкую судьбу, уготовившую ему незавидную участь коня-работяги. Длинная грива седыми прядями свешивалась вниз, закрывая ему глаза, и казалась тем непосильным грузом, что клонил его голову к земле. Сидевший на козлах возница, который, судя по всему, был местным фермером, до странности напоминал своего коня. Это был невысокий коренастый мужчина, облаченный в темно-коричневый, изрядно поношенный плащ и потрепанную шляпу с широкими опущенными полями, надвинутую на глаза так низко, что складывалось впечатление, будто бы ее хозяин нелюдим или чем-то очень недоволен. Лицо его скрывал вязаный темно-красный шарф, обернутый вокруг шеи несколько раз, из-под которого выбивались клочья широкой седой бороды, а из-под краев шляпы виднелись неровно подстриженные пряди волос, таких же седых, как и грива его пегого тяжеловоза. Мужчина сидел ссутулившись и чуть наклонившись вперед. Поводья свободно болтались в его огрубевших от тяжелой работы и покрасневших от холода ладонях, расслабленно лежащих на коленях. Иногда он начинал дремать, и его голова склонялась все ниже и ниже, пока не падала на грудь. Тогда он вздрагивал, выпрямлялся и, недовольно тряхнув волосами и что-то ворчливо бормоча себе под нос, понукал старого коня. Тот натуженно всхрапывал, но послушно ускорял шаг, однако спустя несколько минут вновь замедлял его, и все начиналось сначала.

Постепенно мирное покачивание повозки и тихий скрип колес убаюкали Нила, но тут повозка резко дернулась и остановилась.

– Приехали, месье, – послышался грубовато-хриплый голос возницы, несколько смягченный мягким южно-французским выговором.

Открыв глаза, Нил поспешно сел. Повозка стояла у развилки. Широкая извивающаяся лента дороги раздваивалась. Справа она убегала к горизонту, а слева уводила в сторону. Нил посмотрел туда, и его глаза изумленно расширились.

– Это и есть поместье Ла Вреньи? – пробормотал он, разглядывая ошеломленно-растерянным взглядом чернеющий на фоне синего неба высокий силуэт.

Имя брата ясно дало понять ему, что Крест не из простой семьи, но ожидал увидеть нечто более-менее современное. Может быть, невысокий, изящный, витиевато украшенный особнячок с большими окнами эпохи Людовика XV или в более позднем броском, кричаще-роскошном и пышном стиле барокко времен Марии-Антуанетты. Но то, что предстало перед его взором, было похоже на ожившую картинку из рыцарского романа или древнего свитка эпохи Средневековья. Мощный донжон, сложенный из крупных, обработанных до гладкости черных камней, был обнесен по углам высокими круглыми башнями, чем-то напомнившими Нилу бдительных стражей, застывших на вечном посту. Эти высокие, мощные и неприступные, как и сам донжон, угловые башни, в свою очередь, несли более миниатюрные башенки, чьи конусообразные остроконечные крыши, покрытые темной черепицей, угрожающе-высокомерно возносились в небо, словно пытались дотянуться до него и пронзить его холодную синеву своими черными пиками. Простые строгие линии этого шедевра эпохи расцвета готики придавали ему тонкость и изысканное безыскусное изящество, погребенное под громоздкой роскошью и излишествами более поздних архитектурных стилей, и, в то же время, рождали ощущение неприступности, могущества, несгибаемой воли и поистине королевского величия. Для полноты впечатления не хватало лишь двойной крепостной стены и наполненного водой рва вокруг, но и без них родовой замок де Ла Вреньи поражал воображение. На мгновение Нилу даже показалось, что вот-вот раздастся стук копыт, и на дороге появится кавалькада рыцарей в сверкающих доспехах с развевающимися знаменами. Это ощущение было настолько сильным, что он невольно прислушался, но вокруг царила мирная, напоенная покоем морозная тишина, нарушаемая лишь легким шелестом ветра в вышине.

«Настоящая средневековая крепость, – с восхищением подумал он, внимательно и пристально изучая его взглядом. – Дом Креста. Верно говорят, что дом, где ты вырос, накладывает на тебя свой невидимый отпечаток».

Перед мысленным взором Нила, как живой, встал образ Креста. Таким, каким он увидел его впервые в тюремной камере Сент-Джеймса. Невозмутимым, усталым, уверенным в себе, снисходительно-высокомерным, загадочным и непостижимым заключенным, окруженным невидимой аурой несгибаемой воли, превосходства, силы и властности, с насмешливым взглядом черных глаз, ироничной усмешкой, притаившейся в уголках надменных губ, и густой волной черных волос, падающих на плечи. Да, даже там, в облезлых серых стенах тюремной камеры, в каждом его движении, слове, жесте сквозил неуловимый налет истинно французского аристократизма. Того самого, исполненного холодного величия и подавляюще-невозмутимого достоинства, аристократизма, который присущ лишь самым древним и знатным родам, связанных кровными узами с первыми королями. Аристократизма, который шлифовался на протяжении веков и передавался из поколения в поколение вместе с титулом, гербом, богатством, могуществом и честью рода де Ла Вреньи, раз за разом все с большей отчетливостью и великолепием воплощаясь в каждом его представителе, словно хорошее вино, вкус которого с каждым пройденным годом становится все тоньше и изысканнее. Это были не просто манеры. Это невидимое глазу и неуловимое ощущение проявлялось во всем этом и многом другом. И этому невозможно было научиться, а лишь унаследовать с кровью отца, впитать с молоком матери. Только тогда это становится чем-то, что никогда не замечаешь сам в себе и о чем не задумываешься, но что незримо и неизменно сопровождает тебя на протяжении всей жизни, где бы ты ни был и кем бы ты ни стал. Становится твоей сутью, вторым «я», частью твоей души, от которой не отречешься и которую не изменишь, сколько бы ты ни менял свое имя. Именно такой аристократизм был присущ Кресту. Как и этому величественному древнему замку, который вместе с пылью веков, казалось, впитал в себя гордость, честь и силу живших в нем людей. Это был символ рода. Воплощение его наследия, его души. Всего лучшего и дорогого, что воспитывалось и хранилось веками, и за что сражались и умирали славные представители этой семьи. Этому каменному оплоту было не страшно беспрерывное течение

времени, ускользающего, словно песок сквозь пальцы. Многие поколения этого рода уже ушли в мир иной, их души обрели покой, а тела обратились в прах, но память о них и их делах продолжала жить в этих стенах. А теперь к ним прибавилась и память о Кресте. Вернее, о Кристиане-Пьере, наследнике рода де Ла Вреньи, который когда-то жил здесь. Замок словно застыл в ожидании. Он ждал хозяина. Но он ждал Кристиана-Пьера. Человека, которого уже давно не было на свете, ведь эти полные холодного высокомерия и немого величия стены не знали Креста. И, быть может, не приняли бы его. Но Нилу почему-то показалось, что частичка души Креста все же осталась здесь. Может быть, та самая, которая принадлежала Кристиану-Пьеру и которая жила в нем до самого последнего дня, даже когда стал Крестом.

«Воистину, каков хозяин, таков и дом. Или наоборот? Не имеет значения. Но как странно похожи друг на друга. Крест производил такое же впечатление – изящество и простота, чистые сдержанные линии и… скрытая за ними сила. Наверное, вот так бы выглядел Крест, если бы вдруг превратился в здание, – эта забавная мысль рассмешила Нила, и на его губах заигарала легкая полуулыбка. – Впрочем, с такой же легкостью можно предположить, что так выглядел бы любой граф де Ла Вреньи, когда-либо живший на этой земле, если бы его вдруг превратили в здание. Этот замок олицетворяет их всех. От первого до последнего. Это, как… Невидимое присутствие, что ли? Нет, скорее, тавро. Дом метит своих обитателей, как и они оставляют на нем свой след. «Кто-то – заметный, а кто-то – нет, но все оставляют свой след…» Впрочем, это уже философия, а я никогда не был в ней силен. А вот Крест был. Интересно, что бы он сказал на это? Скорее всего, просто расхохотался бы. А Штопор попросту не понял бы, о чем речь. Так вот каковы твои корни, заключенный чикагской тюрьмы Сент-Джеймс по прозвищу Крест? Нет, граф Кристиан-Пьер де Ла Вреньи. Интересно, кем же ты был больше: заключенным, осужденным за убийство, или французским аристократом, наследником знатного рода? Или, быть может, обоими? Кем ты был на самом деле? – перед глазами Нила, устремленными на родовой замок де Ла Вреньи, снова мелькнул знакомый образ. – Да, он был аристократом. Даже в тюрьме. И не удивительно, если он вырос здесь. Такое наследие отмечает тебя своей печатью навсегда».

– С вами все в порядке, месье? – хриплый голос возницы ворвался в его мысли, вернув на землю.

Обернувшись, он с минуту удивленно смотрел на него, пока не сообразил, что так засмотрелся на замок, что совершенно забыл о нем, как и о том, что до сих пор сидит в повозке, ошеломленно глазея на высокий темный силуэт замка.

– Да. Просто задумался, – коротко ответил Нил. Тряхнув головой, он оперся рукой о край невысокого бортика и ловко спрыгнул на землю. – Спасибо, месье.

– Не за что, – кивнул возница. – Идите по этой дороге. Она ведет прямехонько к замку. До свидания, месье.

– До свидания, – пробормотал Нил.

Мужчина тронул поводья. Конь недовольно всхрапнул, но, качнув головой, послушно шагнул вперед. Колеса заскрипели, и повозка, мелко трясясь и покачиваясь, поползла по дороге. С минуту Нил смотрел ей вслед, а затем вздохнул и, развернувшись, направился к замку.

С того памятного разговора с майором Страфордом, когда тот сообщил ему, что он больше не каторжник, осужденный за убийство, и обещал узнать, где похоронен Крест, прошла неделя. Нил не особенно рассчитывал, что майор сдержит свое слово, а потому был очень удивлен, когда спустя пять дней после их разговора к нему пришел знакомый адъютант и сообщил, что тело рядового Кристиана-Пьера де Ла Вреньи, умершего от ран в военно-полевом госпитале 1480, было направлено его брату графу Жаку-Франсуа де Ла Вреньи, в его поместье, расположенное рядом с небольшим городком под названием Лавферезе. На вопрос Нила, где находится это место, адъютант любезно пояснил, что Лавферезе находится неподалеку от Марселя, и с улыбкой добавил, что майор Стратфорд дает ему, Нилу, разрешение покинуть город, но с одним условием – он должен вернуться до отплытия «Аквитании», намеченного на предстоящее воскресенье. До воскресенья была еще целая неделя, а потому Нил заверил его, что обязательно вернется к назначенному сроку, и в тот же день отправился в путь. И вот наконец от поместья Ла Вреньи его отделяла всего лишь какая-то пара миль. Нил ускорил шаг. Спустя еще четверть часа дорога привела его к высокому, угрожающе-мощному, под стать замку, сложенному из грубого неотесанного серого камня забору, в центре которого красовалась высокие резные ворота. Решетчатые створки из железных прутьев, заостренных на концах, украшенные металлическими узорами, были распахнуты настежь, но не так, словно приглашали войти внутрь, а словно хозяева навсегда покинули дом и в спешке забыли закрыть их.

«А может быть, брат Креста и в самом деле сейчас не здесь? Война все же. Он мог уехать за границу. Какого черта я не спросил об этом того крестьянина? В любом случае, я ведь пришел сюда не для того, чтобы встретиться с графом де Ла Вреньи, а для того, чтобы навестить могилу Креста. Майор сказал, что тело отправили сюда, значит, те, кто хоронил его, должны быть сейчас здесь и покажут мне, где его могила. Это все, что мне нужно».

Нил миновал ворота и, следуя изгибам вымощенной темным камнем дороги, вышел прямо к парадному входу. Поднявшись по широким каменным ступеням, он остановился перед двустворчатыми дверями. Они тоже были под стать замку: высокие, почти в два его роста, мощные, сделанные из темного дерева и украшенные по периметру изящной, но не вычурной резьбой, изысканно подчеркивающей цвет и фактуру дерева. Одну из створок украшала тяжелая, начищенная до блеска медная ручка.

«Значит, в доме все же кто-то живет», – отметил про себя Нил.

Взявшись за ручку, он дважды постучал и прислушался, но добротное толстое дерево двери не пропускало ни единого звука. Спустя минуту дверь тяжело, но бесшумно распахнулась, и на пороге появился мужчина лет сорока в строгом темном костюме, безукоризненно сидящем на его невысокой, но, благодаря почти военной выправке, надменно выпяченному подбородку, недовольно поджатым тонким губам и вежливо-непроницаемому взгляду из-под полуопущенных век, казавшейся весьма представительной фигуре. Темные волосы с наметившейся проседью были коротко подстрижены и аккуратно зачесаны назад, а застывшее и бледное, словно гипсовая маска, лицо с мелкими неприметными чертами – гладко выбрито. В целом весь его сдержанно-холеный, невозмутимо-услужливый вид ясно дал понять Нилу, что перед ним типичный дворецкий аристократического дома, до такой степени преисполненный почтения и благоговейной гордости от оказанной ему чести служить столь высокородным хозяевам, что он совершенно не замечал снисходительно-насмешливых улыбок, вызванных его высокомерными и, в то же время, приниженными манерами.