Когда налетел норд-ост
Шрифт:
— А я тебя все жду, батя! — крикнул он. — Костик, тащи корзины!
Узкоплечий парень в резиновых сапогах и грязной тельняшке вынес горку вставленных друг в друга корзин и ногой подогнал несколько штук к краю причала. Узкие азиатские глаза его смотрели хитро и весело. Двигался он быстро и легко.
— Хватит?
Громадные, заросшие ржавым волосом руки продолжали выбрасывать из лодки рыбу; щуки летели в одну корзину, сазаны — во вторую, сомы — в третью, серебристая мелочь — в четвертую. Павлик подсел ближе. Его не гнали,
Рыжий мальчишка, как две рыбьи чешуйки похожий на гиганта, влез в лодку и помогал отцу — ни одна рыбина не шлепнулась мимо корзины. Потом гигант достал из носа лодки мешок из частой рыбацкой дели, кишащий раками, подал мальчишке и буркнул:
— Снеси в хату.
Затем, взявшись с Костиком за ручки, понес корзину к двери, в полутемное помещение: там Павлик разглядел большие весы и двух девушек. Одна, совсем девочка, тоненькая, с челочкой на лбу, подошла к корзинам.
— Еще четыре, так, сомы и щуки, — вслух подсчитывала она, увидела Павлика, и зеленовато-лучистые глаза ее загорелись. Присев к одной корзине, взялась за ручку и сказала Павлику: — Подсобь!
Павлик с усердием так высоко поднял свой край корзины, что три щуки выскользнули на причал и одна полетела в воду.
— Ой! Как это я!
— Ничего, и Хомутову хватит, и в Дунае больше останется.
— Вы думаете, она будет жить?
— На то она и щука! Это мелкий частик сразу засыпает, чуть попал под солнце, потерял чешую — и готов, а щука… Ну, потопали.
Павлик был выше девушки и шел, сильно сгибаясь, чтоб корзина была в горизонтальном положении.
— Ну куда ты, Алька, ушла! — сердито сказала вторая девушка, более взрослая, полногрудая, со строгими глазами. — Здесь надо вешать, а ты Костика замещаешь… Костик!
— Иду-у-у, — гулко донеслось из глубины рыбоприемного пункта; оттуда веяло январским холодом — видно, там был ледник.
— Аля, записывай.
Тоненькая села за стол к большому журналу — совсем как учительница. И вдруг Павлик замер: «Аля, Аля… Так это ж та самая Аля, с которой его Игорь… Аля… Конечно, это она! Ведь тот, в черной рубахе, говорил, что она работает «на пункту» помощником мастера… Она!»
Павлик притих и сжался, не спуская с нее глаз.
— Фамилия? — спросила Аля.
— Хомутов, — гигант повел рыжей бровью, взвалил на платформу весов первую корзину и стал пристально смотреть, как палец второй девушки передвигает по металлическому стержню гирьку.
— Записывай. Пятнадцать кило.
Хомутов вздернул голову.
— Откуда пятнадцать? Здесь больше.
— Округляем, — сказала Аля, — по инструкции. Граммы не записываем.
— А вы в большую сторону округляйте.
— Один раз в ту, Другой раз — в эту.
Но Павлик ничего уже не слышал. Он стоял и смотрел на нее. Аля, Аля, та самая Аля…
У нее было узенькое личико, глаза смотрели живо, несерьезно, совсем по-детски. На худеньких ногах-спичечках
Аля писала, склонив голову набок и приоткрыв рот.
— Сомы, семнадцать килограмм, — опять продиктовала старшая.
И снова склонилась над журналом голова с шаловливой челочкой на лбу. Маленький, в веснушках носик морщился, на щеке прыгала ямка. Хороша она? Дурнушка? Павлик не думал об этом. Он был уверен в одном: она была не той, ну совсем, совсем не той, какая могла понравиться Игорю.
А какой она должна быть? Ну, конечно, совсем иной. Эта, наверно, даже имени Ван Гога не слышала! И не так должна быть одета — грязнуля! И уж конечно, должна быть не приемщицей рыбы… Да она и не приемщица, а только помощница ее!
И все же она ничего — смешливая, быстрая, легкая…
Получив квитанцию на сданную рыбу, Хомутов потоптался у весов:
— Деньги дашь?
Валентина — так звали старшую приемщицу — нырнула в свою конторку, где стоял несгораемый ящик. Тщательно обмусоливая каждую бумажку, рыбак пересчитал деньги, кашлянул, спрятал во внутренний карман задубевшей брезентовой куртки и вышел в весовую.
— Скажите, пожалуйста, у вас много вентерей? — выступил вперед Павлик и заглянул Хомутову в глаза.
— Хватает.
Рыбак вышел на причал.
Павлик покраснел, сник и отошел к стенке.
— Ну что, съел? — спросила Аля. — Не задавай глупых вопросов.
— А чего такого я спросил? Тип! Молчун, а смотрит зверем…
— А как бы ты смотрел, если б у тебя умерла жена и оставила на руках семерых? Мал мала меньше. Васька у него старший — рыжий такой — видел? Да ты, говорят, купался с ним…
«Все уже знают!» — и Павлик проворчал:
— Купался… А чего ж он так смотрит: живьем готов проглотить… Жмот! С весов глаз не спускает.
— Ох какой ты быстрый! — отозвалась Аля. — «Жмот», «зверь», «молчун»! А куда ему с такой оравой? Каждого одень, накорми, на ноги поставь… Двоих женина сестра взяла, остальные на нем. И спит когда, не знаю, все на лову — денежки нужны. Ведь и жениной сестре приплачивать за ребят надо…
Павлику было неловко — она говорила с ним, как с маленьким.
Однако долго говорить не пришлось: к причалу подходили все новые и новые лодки. Рыбаки сгружали улов, тащили к весам, Аля записывала в журнал. Костик окатывал из ведра испачканный слизью и чешуей причал. Нестерпимо жгло солнце, и Костик стащил тельняшку, натянул на голову носовой платок с узелками на уголках. Он едва поспевал носить корзины, и этому не было конца.
Павлик снял курточку и понес ее в конторку. Там на подоконнике стоял телефон. Он закатал рукава ковбойки, вышел и принялся таскать корзины вместе с Костиком.