Когда нам семнадцать
Шрифт:
— Ты молчишь?
Зинкин голос доносился теперь из другого конца комнаты. Юлька вспомнила, что там, в переднем углу, висит Наташкино круглое зеркало, и представила себе, как Зинка неторопливо расчесывает гребнем свои распущенные волосы.
Андрей что-то сказал глухо, Юлька не разобрала.
— Ты сердишься, что я притащила тебя к себе?..
Так могла говорить женщина, хорошо знающая мужчину, с которым осталась один на один.
— Нет, Зинок. Я не сержусь.
Опять послышались шаги и замерли.
— Какой ты колючий да жесткий, давно не брился,
Потом заговорила быстро и сердито:
— Ты не послушал меня, не послушал… Посмотри, какой ты стал! Измотался. Разве всех научишь?
— Ты ничего не понимаешь…
— Я все понимаю, Андрюша. Все!
— Глупая, — сказал Андрей. — Ничего не получается… — Он произнес это с удивительной для него беззащитностью, оборвав на полуслове.
— Андрюша, Андрюша… Милый ты мой… Брось ты это все, зачем тебе? — А я-то… — Зинка не договорила.
— Мне трудно, Зинок. И жалко смотреть на ребят, — сказал Андрей тем же усталым голосом. — Шлыков сегодня приходил, спрашивал. А что ему ответишь? Растерялись? Сдрейфили?
«Я сейчас уйду отсюда, я не имею права этого слушать», — твердила Юлька про себя и… не двигалась с места.
— А ты знаешь, что им от тебя нужно, знаешь? — задыхаясь, сказала Зинка.
— Что? — машинально спросил Андрей, и тут Зинка сорвалась на визг, который так портил ее.
— Они едут на твоем горбу! Они на тебе выскочить хотят, а ты…
Дальше Юлька слушать не стала, она повернулась и пошла. Теперь она знала, что за этой дверью ничего страшного для нее, Юльки, для Лизы, для Жорки не произойдет.
Глава четырнадцыатая
1
Вечернее неяркое и, может быть, от этого особенно желанное солнце ломилось в окно цеха. Теперь впереди Юльки не стояла Лиза, и это пустующее место все время притягивало взгляд Юльки.
Поднимая глаза, она видела окна, Лизин станок и за ним стеклянную стену конторки. Положив на стол крепко стиснутые кулаки, там сидел задумавшийся о чем-то Цыганков. Он не чертил, не писал, не разговаривал по телефону. Лишь иногда сдувал со лба свисавшую прядь волос, но она снова падала ему на лоб, и, казалось, не было у Цыганкова другой заботы, как приучить волосы держаться ровно.
Фигура мастера и особенно его руки, лежащие на столе, все больше и больше раздражали Юльку. «Какой он ко всему равнодушный», — с досадой думала она. Справа от нее, сгорбившись, устанавливал на своем карусельном буксу под расточку Пашка Куракин. Рядом с ним с эскизом в руках сидел на ящике для деталей Андрей. Юлька знала, что с приспособлением к Пашкиному станку у Андрея не клеилось, и Цыганков посмеивался над эскизом Андрея. «Изобретатели! — сказал он вчера. — Гидравлика! Пневматика! Станок на станке хотите построить. Да какое же начальство на это пойдет?..»
И в этом потоке обидных слов мастера Юлька смутно угадывала его правоту. Приспособление в самом деле получалось сложным. Но что могла предложить она,
В механический на расточку поступали буксы с паровозов разных марок. Буксы паровоза Еа отличались размерами и весом от букс паровозов серии Су. Приходилось протачивать буксы совсем старых выпусков. Встречались и совершенно нестандартные буксы с паровозов иностранных марок. Тем, кто занимался проточкой букс, приходилось затрачивать уйму времени на установку их в планшайбе карусельного станка, и Пашка Куракин всегда злился. Но как, как помочь ему?
Когда-то Юлька читала книжку про одного изобретателя. Речь шла о рессоре. Принятые в то время пружинные рессоры не везде подходили. Инженер перепробовал десятки сплавов, испытал бесконечное количество пружин, комбинируя их диаметры и сечения. Однажды, измученный бесплодными поисками, он стоял над рекой неподалеку от железнодорожного моста и курил. По мосту шел поезд. Мост прогибался под тяжестью поезда и пружинил. И одной догадки оказалось достаточно, инженер понял: нужен обыкновенный стальной лист. Тысячу раз он видел это, тысячу раз ходил по мосткам, переброшенным через ручьи, они прогибались под его тяжестью, пружинили, а он не придавал этому явлению никакого значения…
Вспомнив все это, Юлька поймала себя на том, что втайне завидует инженеру. Она остановила станок, вставила в патрон ключ. Привычно повернув его, освободила обточенную деталь. Затем вложила в патрон новую болванку и, когда зажимала ее, посмотрела на кулачки. Сходясь от поворота ключа, они плотно обхватывали стальную болванку, закрепляя ее по центру. Сколько Юльке приходилось зажимать в патроне болванки и детали, и только сейчас она почему-то подумала, как просто у нее на станке. Вот так бы и у Пашки — поставить буксу, сжать ее кулачками, и никаких хлопот… «А почему бы и нет?..»
И вдруг отступило все то, что мучило Юльку в последние дни. Она с холодной отчетливостью поняла, что ухватилась именно за то, что нужно им для приспособления, — кулаки.
«Только кулаки», — еще раз подумала Юлька. Медленно выключила станок и пошла к Куракину, робко взяла его руку возле запястья и поднесла к его же лицу.
— Ты что? — не понял Пашка.
— Кулак… Ты можешь сжать кулак?
Пашка сжал пальцы.
Встретив удивленный взгляд Андрея, Юлька замолчала.
— Ну чего ты, Юлька? — сказал он.
— Может, это смешно, Андрей, — медленно проговорила она. — Как просто… На «семерке» у меня кулаки. Вот так бы и здесь… просто.
— Сравнила! — хмыкнул Пашка. — «Семерка» и карусельный!
Но тут Юлька увидела, что глаза Андрея радостно засветились. Он схватил ее за плечи, приподнял и осторожно поставил на пол.
— А что? Кулаки. Гидравлика и кулаки. Есть о чем подумать.
Все еще растерянная, Юлька не испытывала ни гордости, ни ликования…
Конечно, от Юлькиной догадки до изготовления окончательного варианта приспособления был долгий путь. Но крепкий орешек неожиданно дал трещину.