Когда нам семнадцать
Шрифт:
— Ты извини меня, — еще шире улыбнулся он. — А когда по одному работали, сколько ты за месяц получала?
Словно загипнотизированная его улыбкой, Юлька совсем тихо, одними губами ответила:
— Семьсот сорок… семьсот семьдесят.
Как ей могло показаться, что Гаврила улыбается? Это же оскал, злой, беспощадный. У него были желтые от табака зубы, редкие и крепкие, как дубовые пеньки.
— Так что же ты, барахло, мне мозги полощешь?! Энтузиастка на чужой счет! Если я зарабатываю, — он поднес к самому Юлькиному лицу руки, — так вот ими… А тебе подачки дают, и ты их берешь!
Он рассмеялся, резко оборвал
4
Метель началась еще утром. С Амура потянул пронзительный ветер. Тревожно дымилась снежной пылью дорога. Стройка тонула в белесых вихрях. Ветер поднимал поземку все выше, захватывал первые этажи зданий, по стеклам заструились белые змейки. А сейчас, в сумерках, на деповском дворе, залитом светом юпитеров, метель металась и злилась, позванивая железом и гудя в брошенных паровозных котлах. Медленно, будто с трудом преодолевая ветер, прополз маневровый паровоз. Из его трубы вырвался сноп искр, и метель вместе с дымом и снегом швырнула их в окно, за которым стояла Юлька.
Отправился в кузнечный доделывать корпус приспособления Куракин. Позади Юльки, за стеной, встал к ДИПу с новыми резцами Жорка. А за этой метелью, где-то в глубине нахохлившегося поселка, спал смертельно уставший Андрей и ничего не знал.
У Юльки на «семерке» закреплена последняя деталь к приспособлению — хомутик. Но Юлька не могла работать. А может быть, Андрей вовсе и не спит? Может быть, его голос трудно и устало звучит за дверью Зинкиной комнаты, так же как неделю назад, и вся Юлькина судьба со всеми радостями и бедами, с Дмитровкой, с Гришей, с разрушенной Хасановкой опять висит на волоске?
Тогда она слышала все. А сколько могло быть таких случаев в жизни, сколько могло их быть, когда Юлька и не подозревала и не догадывалась, что вот в эту минуту решалась ее жизнь и даже то, в какую сторону она сделает следующий шаг? Неподвижно глядя в окно, осыпанное снегом и вздрагивающее под напором ветра, Юлька мысленно произнесла те же самые слова, которые сказала ей когда-то Лиза: «Нет, это не для меня». Ей некого было винить.
Правым, убийственно правым оказался Чекмарев. «Он нехороший человек, — думала Юлька. — Но он прав». С холодной ясностью, как ей казалось, она сейчас видела и понимала людей и не находила себе места среди них. У всех жизнь как жизнь: учатся в школе, ходят в депо, создают свои семьи… А она только пытается догнать остальных, пристроиться как-то, хоть с краешку. Но ничего не получается.
Только что разошлась по домам смена. Юлька машинально дошла с группой рабочих до середины коридора и задержалась здесь. Она не чувствовала, что от окна дует. «Да, с этим ничего нельзя сделать».
Она оделась, повязала платок, натянула варежки и вышла на улицу. Брела поперек беснующейся метели, не замечая ее. Вокруг бесстрастно светились окна завьюженного поселка.
Ветер чуть было не сорвал с ее головы платок. Она подхватила его, но не завязала, а стала придерживать руками у подбородка.
Улица заканчивалась тупиком. В конце ее стоял новый дом, настолько высокий, что верхние этажи его терялись в снежной мгле.
Юлька остановилась. «Вот здесь живет Андрей». Постояла с минуту и вошла в подъезд. «Скажу ему все. И уйду». Внезапно ее обожгло: «А вдруг он в общежитии
Ей сразу же открыли, будто ждали.
Седая женщина, держась одной рукой за косяк, отступила, пропуская Юльку. Не отряхивая снега ни с валенок, ни с пальто, Юлька шагнула в полутемный коридор. Дверь в дальнюю комнату была открыта, из нее падал свет. Юлька пошла на светившийся квадрат.
Чертежный столик, настольная лампа на нем. Еще стол, заваленный книгами, этажерка, стеллаж. Диван. Его край освещен настольной лампой, все остальное погружено в теплый, коричневый полумрак. На этом диване спал опрокинутый навзничь усталостью человек, к которому она так долго шла.
Он проснулся, сел, согнув под одеялом ноги. Юлька не видела его лица, оно было за кругом света…
Он повернулся к ней, а ей нечего было сказать ему, у нее просто не было слов. Ей не было дела до того, что ее приход сюда сейчас нелеп и непонятен ему, и его матери, и всякому, кто увидел бы ее, Юльку, в эту минуту. Ей на глаза попалась оранжевая Зинкина кофта, висевшая на гвоздике справа от двери. Она видела все до малейшей подробности: оттопыренный кармашек, и засученный рукав, и даже шляпку гвоздя в стене.
Юлька пошла обратно.
Ей показалось, что Андрей крикнул вслед, но она не оглянулась.
На улице метель подхватила ее и потащила в темноту. Она не сопротивлялась ветру. Ей было легко идти, она не чувствовала тяжести своего тела.
Только возле насыпи Юлька поняла, что ей надо надеть платок.
Выйдя к путям, она подумала, что в такой вьюге не услышишь шума поезда, и пошла не между рельсами, как обычно, а рядом с насыпью, по бровке.
Ветер дул ей в спину, гнал все дальше и дальше от огней и жилья.
Вдруг сзади, из темноты, вырвался и загрохотал рядом тяжелый вагон, за ним катились длинные платформы. «С сортировочной горки», — успела подумать Юлька, останавливаясь, чтобы пропустить вагоны мимо…
Глава пятнадцатая
1
Юлька шла и шла. Кругом все было погружено в непроницаемый зыбкий мрак. И только впереди скупо брезжил рассвет.
Качалась под ней земля, кружилась голова. Ей казалось, что она взбирается вверх по такому крутому подъему, что если остановиться на мгновение, то увлечет вниз. Там холодная вода, которая тотчас сомкнется над ней.
«Я выберусь, — думала Юлька, — выберусь». Свет впереди дрогнул, медленно стал приближаться к ней. Вместе с ним приближался гул, словно в отдалении проходил поезд, слышался шорох веток, звон падающей воды.
Она сделала неосторожное движение и снова провалилась в темноту. Но ненадолго.
Юлька собралась с силами, снова потянулась к этому свету, открыла глаза и увидела прямо перед собой стену — белую, ровную стену с лампочкой посредине. «Это потолок!» — угадала она. Вместо гула поезда она услышала голос: кто-то говорил с ней. Лампочку вдруг заслонило человеческое лицо. Юлька еще не различала всех его черт, но это было вполне реальное лицо. И чьи-то громадные серые глаза, наполненные слезами.