Когда нам семнадцать

Александровский Виктор Николаевич

— Вот и давайте выяснять где, — спокойно ответила Тоня.

…На другой день спозаранок мы снова были у пушки — продолжали счищать с нее грязь, ржавчину, скребли железо изо всех сил…

Возле пушки сгрудились ребята. Некоторые даже забрались на яблоню и глазели на пушку сверху.

Подошел и Вовка Челюскинец.

— Разве так грязь счищают? — с видом знатока сказал он.

— А как?

— Водой надо. Эх, вы!..

По всему было заметно — ему неловко и обидно, что не пошел вчера с нами. Он постоял с минуту, потом исчез и появился со старым

пожарным шлангом. Размотав шланг, деловито посапывая, стал прикручивать резиновый рукав к торчавшей поблизости водопроводной трубе.

— Помочь ему, что ли?

Но Романюк придержал меня за плечо:

— Не мешай. Совесть парня мучает…

Наконец шланг был подключен к крану. Вовка, взявшись за брандспойт, направил струю на пушку. Вместе с водяными брызгами полетели кусочки глины, песок, мелкие камешки.

Вмиг возле пушки никого не осталось.

Вдруг откуда-то со стороны подошли Маклаков и Чаркина. Маклаков — в новом синем костюме, Чаркина — в светлом нарядном платье.

— Вовочка, — с деланным изумлением произнесла Чаркина, — ты что, на войну собираешься?

— Что ты, Милочка! Это он из полярников, да и в дворники, — пробасил Маклаков. — Поздравляю!

И тут же струя воды окатила обоих с ног до головы. Милочка, подхватив края платья, бросилась наутек. Маклаков попытался спрятаться за яблоню. Однако и тут настигла его струя. Тогда мокрый, всклокоченный Недоросль с кулаками бросился на Вовку, вцепился в шланг. Они вырывали друг у друга брандспойт, и то один, то другой оказывались под струями воды. Все же Маклаков, более сильный, оттолкнул Вовку и завладел шлангом.

— А, вы все против одного! — С победоносным видом он вскочил на пушку, направляя струю из-под пальцев веером на ребят.

Но в этот же миг деревянное колесо пушки подломилось, и Недоросль плюхнулся в лужу возле яблони. Под общий хохот, отряхиваясь, он поплелся к школьным дверям.

— Ну погодите, пушкари! — погрозил он кулаком на ходу.

— Ха-ха! — понеслось ему вдогонку.

И когда, казалось, все уже улеглось, кто-то крикнул:

— Ковборин!.. Максим Петрович!

Максим Петрович почти бежал, а директор школы шел не спеша, отмеривал ровные длинные шаги, как всегда заложив руки назад. В отдалении шел Маклаков.

— Любопытная штучка! — сказал Максим Петрович, подойдя вплотную к пушке. — Из таких в гражданскую войну по белякам палили.

— Я же говорила! — воскликнула Тоня. — А можно про пушку точно узнать, кто ее сделал и какой части она была?

— Вероятно, — ответил Максим Петрович, поглядывая на подошедшего Ковборина. — В архиве, должно быть, сохранились документы, воспоминания.

— Очень может быть, — холодно откликнулся Ковборин. — Только школьникам это ни к чему.

Он стоял позади ребят и точно окаменел, глядя на пушку. Я незаметно придвинулся к нему. Впервые в жизни так близко и не через стекла пенсне я увидел его глаза. Округленные, немигающие, они смотрели безжизненно, дико — мне даже стало страшно. Что с ним?

— Владимир Александрович, — обратился

к директору школы улыбающийся Грачев, — не кажется ли вам, что эта пушка может выстрелить?

— Что… что вы сказали? — очнулся Ковборин. — Что вы имеете в виду?

— Многое… Начиная с поисков в архивах, — все так же улыбался наш классный руководитель.

Ковборин, видимо, пришел в себя, поправил пенсне.

— Вам мало недавних дурацких споров, лыжных дуэлей и попыток бежать на Чукотку? Учащийся должен учиться! Завхоз! — крикнул он в сторону школьного гаража. — Убрать на свалку!

Я посмотрел на изменившиеся лица Тони, Игоря, Фили…

Что же делать?

Не знаю, как мне пришла в голову эта счастливая мысль.

— Поручите вывезти пушку мне, — лихо, почти весело сказал я.

Ребята переглянулись.

— Вам? — недоверчиво спросил Ковборин, и я вдруг подумал: «Сейчас латынью обзовет!» — Ну что же, юноша, — усмехнулся Ковборин, — пожалуй, это вам по силам. — Он круто повернулся и пошел к школе.

Что-то обидное скрывалось за последними словами Ковборина, но мне в ту минуту было не до обид.

— Ребята, приходите вечером, поможете! — громко обратился я к товарищам.

— Что ты задумал? — спросила Тоня, когда мы гурьбой пошли в класс.

— Увидишь.

— Улыбнулась пушечка-то! — подмигнул нам Маклаков.

Никто не отозвался на эти слова.

В большую перемену я побежал на завод к Павлу.

Ровно в девять часов вечера за дощатым забором школьного двора раздался протяжный и сиплый гудок грузовика. Филя и Тоня открыли ворота. Сверкнули фары, шум мотора стал яснее и громче.

— Сюда, сюда подкатывай! — крикнул я.

Грузовик подошел вплотную к яблоне, где стояла наша пушка. Щелкнула дверца кабины, и из нее выпрыгнул Василий Лазарев. У меня отлегло от сердца. Все шло так, как задумано.

— Откуда вы? — осведомился у Лазарева Ковборин. Он вышел на шум из своей квартиры при школе.

— С завода. Тут у вас металлолом, говорят, есть.

— Есть, есть, молодой человек!

Вежливо и деловито попросив у Ковборина веревку и доски, Лазарев стал командовать погрузкой. Мы с трудом затащили пушку на площадку грузовика.

— Вася, — приставал к Лазареву-старшему Лазарев-младший, — верно, на переплавку?

— Отстань! — тихонько отозвался Василий.

Пушка наконец была погружена. Филя, я и Вовка прыгнули в кузов. Василий сел рядом с шофером, и грузовик, обдав ребят бензинным перегаром, двинулся к воротам.

— Налево, налево сворачивай! — начальнически крикнул Ковборин.

— Можно и налево, — хитровато отозвался Василий.

Грузовик быстро помчался, петляя по темным улочкам города.

Шли дни. Уже давно над городом пролетели караваны гусей, отгремели далекие охотничьи залпы, и моя длинноствольная бердана снова покоилась за шкафом. В раскрытые настежь окна вползала густая летняя теплынь. Кружа голову, она тянула в поле, на реку…