Когда наступает рассвет
Шрифт:
Согревая своим дыханием ее холодный кулачок, он предложил срывающимся голосом:
— Зайдемте ко мне. Посмотрите на мою монашескую келью, погреетесь…
— Как можно, Степан Осипович? Уже поздно… что могут подумать люди?
— Вход отдельный, никого из домашних не побеспокоим. Мы ненадолго. К тому же у меня папиросы кончились, портсигар набить хочу. Зайдем на минутку, погреемся, я потом провожу.
— Только ненадолго…
— Конечно же, конечно! Мы пройдем тихо-тихо, нас и не услышат.
Латкин
У себя в комнате он быстро снял пальто, так же поспешно расстегнул и снял легкую беличью шубку со своей спутницы, схватил молодую женщину на руки, понес на диван.
— Степан Осипович! Степан Осипович! — слабо сопротивляясь, шептала она, но вскоре притихла.
А он продолжал нашептывать ей ласково и нежно:
— Русалочка, ясноглазая моя…
Метель
После длительных холодов небо над Усть-Сысольском заволокло тучами, завыл ветер, поднялась метель.
Ветер дул порывистый и резкий, донося в сердце пармы дыхание далекой Арктики. Там, над ее заснеженными ледяными просторами, стояла полярная ночь. Здесь же, в небольшом северном городке на берегу Сысолы, светало поздно — ночная мгла таяла, и наступал зыбкий рассвет, предвестник короткого декабрьского дня.
Прислушиваясь к вою вьюги, утопающий в сугробах город дремал, точно куропатка в снежной лунке.
Это утро начиналось обычно. Задолго до рассвета расторопные хозяйки, не привыкшие нежиться в постели, затопили печи, принялись хлопотать по хозяйству.
Дым повалил и из труб земской управы, стоявшей в наиболее оживленной части города, на Спасской улице. Подкидывая в печку дрова, сторож старался нагреть к приходу людей выстывшую за ночь казенную хоромину.
А когда забрезжил рассвет, в управу один за другим потянулись запорошенные снегом служаки, и все здесь завертелось своим чередом, как и вчера и полгода назад. Так же мерно отсчитывали время большие стенные часы с тяжелыми, позеленевшими от времени медными гирями, все так же молча, равнодушно взирали из высокой крашеной божницы иконы в фольговой оправе, пахло сургучом и еще каким-то своеобразным запахом, присущим только такого рода казенным заведениям.
Латкин явился в управу с опозданием. Сидевший в приемной статистик Харьюзов, долговязый человек с острой лисьей мордочкой и редкими зубами, бросился открывать дверь в кабинет.
— С добрым утречком, Степан Осипович! — быстро кланяясь, приветствовал он начальника. — Как самочувствие-с? Погодка сегодня, вьюга разгулялась!
— Да, метель, — проходя к себе в кабинет, кивнул Латкин. — Какие новости, Валериан Валерианович? Поступила свежая почта?
— Сию минуточку узнаю! — ответил Харьюзов и исчез, словно его ветром сдуло.
Латкин не спеша
Почта из центра шла долго. Сначала ее везли поездом до Котласа, затем несколько дней на сменных почтовых лошадях до уездного центра. Железная дорога работала с перебоями, голодные почтовые лошади еле плелись от станции к станции. Латкин каждый раз ожидал почту с нетерпением — события в стране неслись с головокружительной быстротой, и каждый день приносил новое.
В газетах Латкина интересовали сообщения о хозяйственной разрухе, надвигавшейся неотвратимо и грозно, как снежная лавина, об острейшем продовольственном кризисе. Латкина радовали эти сообщения. В его представлении положение становилось настолько отчаянным, что большевикам уже не справиться с ним, и осталось ждать всего несколько дней; ну, может быть, недельку-другую, самое большее — месяц. Каждое утро он вставал с надеждой услышать о крахе большевистской власти. Однако дни бежали, а долгожданного сообщения не было.
В сегодняшних газетах, которые положил перед ним на стол Харьюзов, не было ничего утешительного. А пакет, поступивший из губернского центра, даже поверг его в уныние. Из губисполкома запрашивали, как выполняются в Усть-Сысольском уезде декреты Советского правительства, почему до сих пор не упразднена земская управа и не проводится национализация земли? Новая власть требовала немедленно установить на местах революционный порядок, подчеркивая, что земские учреждения повсеместно ликвидируются и вся полнота власти переходит в руки Советов.
Латкин вынул из стола поступивший накануне циркуляр губернской земской управы, в котором было сказано:
«…Петроградский Совет Народных Комиссаров, который считает себя верховной правительственной властью в стране, на самом деле не является таковой.
Все законы Совета Народных Комиссаров не могут считаться общеобязательными законами и потому не обязательно их выполнять. Законы большевистского Совета Народных Комиссаров о земле и земельных комитетах не следует проводить в жизнь…»
Что делать?
Латкин не против революции и революционных порядков. Еще в студенческие годы он ратовал за революцию. Но, безусловно, не за такую, что устроили большевики в октябре. Не хотелось верить, что это всерьез. Новая власть, новые порядки его не устраивали: еще не успел он как следует обжить кабинет председателя земской управы, как его собираются вышвырнуть.
Нет, он не намерен расставаться с председательским креслом. Всеми силами надо охранять и защищать существующие в уезде порядки. Да, только так он должен действовать в создавшейся обстановке.