Когда она искушает

Сэндс Габриэль

Я так рассеяна, что за обедом точно не смогу поддержать ни одного разговора, но, когда я вхожу в комнату, за столом сидит только Джорджио.

— Где все?

Его темный взгляд останавливается на мне. — Я попросил их пообедать в доме для персонала.

Мои брови сведены вместе. — Почему?

Он встает со своего места и кладет руку на спинку стула рядом с собой. — Я хотел дать тебе немного свободы после последних нескольких дней. Я знаю, что быть рядом с новыми людьми каждый прием пищи может быть очень сложно. — Он отодвигает стул

и жестом предлагает мне сесть.

В животе появляется крошечное трепетание. Я игнорирую это и сажусь рядом с ним.

— Все в порядке. Тебе не нужно было этого делать.

Он толкает мой стул. — Они не возражают.

Когда его рука случайно касается моего плеча, по моей коже потрескивают искры. Мы собираемся поужинать наедине.

В альтернативной вселенной это могло быть свиданием. Я была на нескольких свиданиях раньше… Ну, скорее, я думала, что мы просто тусуемся как друзья, но парни, с которыми я была, явно имели в виду что-то другое.

Как столы повернулись.

Джорджио переоделся в простую рубашку на пуговицах с закатанными рукавами. Мои глаза скользят по толстым венам, извивающимся на его предплечьях, и у меня возникает внезапное желание провести по ним кончиками пальцев. Вместо этого я сжимаю руки в кулаки и прижимаю их к коленям.

Воздух вокруг нас становится тяжелым от тишины.

Он говорит первым. — Я не должен был так сильно давить на тебя, как после прошлой ночи, — хрипло говорит он, кладя салфетку себе на колени.

Ой. Я не ожидала этого.

— Все в порядке.

Он проводит ладонью по подбородку. — Хорошо провела время в саду?

— Я не пошла. Было слишком мокро. Я осталась в библиотеке.

— Ах. — Мне кажется, я вижу, как его губы слегка дергаются, прежде чем он протягивает руку и снимает куполообразные крышки с тарелок перед нами.

Стейк со свежим соусом песто на подушке из картофельного пюре с жареной спаржей, морковью и луком.

Я делаю глубокий вдох и вздыхаю. — Пахнет невероятно.

— Томмазо будет рад это услышать. Он беспокоится, что ты так мало ешь, потому что тебе не нравится, как он готовит.

— Это не правда. Он отличный повар. — Я беру свои столовые приборы.

— Подносы, которые он прислал в твою комнату, вернулись почти нетронутыми.

Я пронзаю кусок спаржи и прищуриваюсь, глядя на него. — Ты проверял, сколько я ем?

— Да.

Его ответ произносится спокойно, как будто нет никаких проблем с тем, в чем он только что признался.

Я прислоняю вилку и нож к краю тарелки. — Джорджио, мои привычки в еде тебя не касаются.

На его губах мелькает намек на веселье. — Ты моя подопечная, Мартина. Твое здоровье в значительной степени касается меня.

Его подопечная. Услышав это слово, я морщу нос от отвращения. Не знаю, почему я так его ненавижу, но он выбрасывает его случайным образом, и каждый раз, когда он это делает, у меня все внутри скручивается.

—

Не называй меня так, — бормочу я, разрезая стейк.

— Почему нет? Это то, кто ты есть.

— Разве я не говорила тебе, что на следующей неделе мне исполнится девятнадцать?

— Ты это говорила, — мягко говорит он. — Но палата…

— Слово, используемое для описания беспомощного маленького ребенка. Это оскорбительно, вот что это такое. Особенно после всего, что я пережила. Когда ты меня так называешь, мне кажется, что все это ничего не значит.

Моя вспышка пропитывает комнату, как ведро ледяной воды.

Глубоко под моими ребрами все дрожит. Линия разлома, вызванная моим гневом. Злость на то, что произошло. При чем это выявилось во мне.

Раньше я нравилась себе, но я не могу вспомнить, на что это было похоже. Теперь все, что я чувствую, это отвращение к своим слабостям. Они, кажется, доминируют над тем, кем я являюсь. Неудивительно, что Джорджио злился из-за того, что он лежал рядом со мной. Он тоже это чувствует.

Мои глаза пощипывают, и все, что я могу сделать, это смотреть на свою тарелку.

Я вижу, как Джорджио ставит свои столовые приборы.

— Этот термин мы используем в клане, чтобы обозначить кого-то, кто находится под клятвенной защитой мужчины, — говорит он более мягко, чем я думала, что он способен.

О. Я этого не знала.

— Ты для меня не ребенок, Мартина. Прошу прощения, если заставил тебя почувствовать себя таковой. Ты пережила некоторые трудные вещи, и я бы никогда не попытался отмахнуться от них. Теперь они часть тебя.

Моя кровь замедляет свой путь.

— Я знаю, что тебе было тяжело, но ты сильная. Я знаю, ты справишься с этим.

Тут мой подозрительный взгляд метнулся к нему. Он просто говорит то, что, по его мнению, я хочу услышать? — Если ты думаешь, что я сильная…

— Я так не думаю. Я знаю это.

Я ерзаю на своем месте. — Ты даже не знаешь меня.

Его глаза сжимаются в уголках. — Мы провели много времени вместе за последние несколько дней, тебе так не кажется? Хочешь знать, что я видел?

Мой пульс трепещет. — Что?

— В этом мире есть два типа людей — те, кто испытывает боль и позволяет ей поглотить себя, и те, кто принимает ее как часть себя, учится на ней и продолжает бороться. Ты боец, Мартина.

— Ты забыл, какой я была, когда ты меня подобрал? Я была практически в кататоническом состоянии.

— Но ты недолго оставалась такой. Не в твоей природе предаваться страданиям.

— Это потому, что ты мне не позволил!

Его губы приподнимаются с одной стороны. — Возможно, я спровоцировал тебя, но поверь мне, если бы ты действительно хотела продолжать тонуть в своей вине, ты бы это сделала. Ты ответила мне. Ты вышла в сад. Ты пришла в спортзал. Я почти ничего не делал. Это была все ты, пикколина.