Когда она искушает
Шрифт:
Он торопливо спускается по ступенькам и опускается передо мной, положив ладони мне на колени. — Что случилось?
— Я… — Я сглотнула. — Я гуляла с Софией, и она убежала в лес. Я пошла за ней. Прости, я знаю, что ты сказал не ходить туда, но я боялась, что потеряю ее. Я побежала за ней по тропинке и нашла ее у старого коттеджа, того самого, о котором я тебе спрашивала.
В одно мгновение его тело напряглось, а взгляд сузился до моего.
Я сглотнула. — Я видела могилу.
Что-то темное мелькнуло в его глазах и спуталось с
— Это ведь могила твоей матери, да? — спрашиваю я, понижая голос до шепота.
— Да.
— Мне было любопытно. Я…
— Что?
— Я зашла в коттедж.
Наступило тягостное молчание.
— Тебе не следовало этого делать. — Его слова оседают в моих легких, как хлопья льда.
Я хочу перестать принимать. Я хочу, но не могу. Приготовившись к следующему ответу, я спрашиваю: — Кто писал на стенах?
Его ладони сжимаются на моих коленях. — Я.
ГЛАВА 26
МАРТИНА
Могила. Коттедж. Слова, вырезанные на стене.
Мои руки сжались по бокам, ладони вспотели.
Извинения были его.
Джорджио.
Человека, который всегда все контролирует.
Но люди не совершают подобных поступков, когда контролируют ситуацию.
У меня перехватывает горло. — Почему?
В его глазах плещется боль, а взгляд устремлен в коридор. Он встает и протягивает ладонь. — Вставай. Я расскажу тебе, но не здесь.
Он помогает мне встать на ноги и ведет меня наверх, крепко сжимая мою руку. В голове проносятся самые худшие сценарии.
За что он извинялся?
Что-то связанное с его матерью?
У меня сводит желудок. Неужели Сэл приказал Джорджио убить его маму?
Эта мысль настолько ужасна и откровенно безумна, что заставляет меня резко остановиться.
Джорджио говорил, что у него тоже были призраки, которые преследовали его. Неужели его мать — один из них?
Я делаю дрожащий вдох. Поняв, что я больше не двигаюсь, Джорджио оглядывается через плечо, и выражение его лица темнеет, когда он видит, как я напугана.
— Я все объясню.
— Хорошо. — Мой голос похож на крик.
Нет, Джорджио не мог убить свою маму. Не мог. Когда он говорил о ней, это звучало так, как будто она была очень важна для него.
Он затаскивает меня в свою спальню и запирает дверь. Когда он отпускает мою руку, я вжимаюсь в стену.
— Ты меня пугаешь, — признаюсь я. — Скажи мне, что происходит.
Джорджио останавливается в центре комнаты, его широкая грудь вздымается и опускается от ровного дыхания.
Он проводит пальцами по волосам и говорит: — Этот домик раньше принадлежал хозяину. Моя мать жила там, когда была еще девочкой.
Я жду продолжения, сердце стучит о ребра.
Подойдя к окну, он сцепил руки за спиной. — Когда я был ребенком, она всегда говорила мне, что здесь она была счастливее всего. Моя мать жалела, что оставила семью и уехала
— Что случилось?
— Мое первое воспоминание о маме — это то, как она плакала, укачивая меня во сне. Она очень много плакала в моем детстве. Мой отец ненавидел, когда она делала это при нем, поэтому она сдерживала слезы, пока мы не оставались одни.
Мой вопрос остается без ответа, но я не решаюсь его прервать. Слова капают из него медленно, как будто ему приходится работать над каждым из них.
— Она покончила с собой, когда мне было пятнадцать. Повесилась в своей спальне, пока мой отец развозил вещи по району. Я нашел ее в таком виде, когда вернулся домой из школы. В то утро я понял, что ей нездоровится, и попросил отца подождать дома до моего возвращения, чтобы за ней кто-нибудь присмотрел, но он не стал этого делать. Он ушел, и она покончила с жизнью.
Я закрываю рот рукой. — Боже мой.
Джорджио качает головой. — Она никогда не винила меня ни в чем, и в каком-то смысле, я думаю, она любила меня, но это была такая любовь, которая в конце концов разорвала ее на части.
Его голос становится хрупким.
Я отталкиваюсь от стены и делаю несколько неуверенных шагов к нему. — Джорджио, я не понимаю. За что тебя винить?
Когда он не отвечает, я придвигаюсь ближе и обхватываю его за талию. Я думаю, что он может оттолкнуть меня, но вместо этого через мгновение он опускает одну из своих рук и кладет ладонь поверх моей. Ткань его рубашки задевает мои губы, и до моего носа доносится его знакомый запах. Я еще глубже прижимаюсь к нему.
— Ее жестоко изнасиловали.
Мои глаза расширяются от ужаса. — Кто?
— Сэл.
Он поворачивается, и это движение заставляет меня опустить руки и сделать шаг назад. Позднее полуденное солнце проникает в комнату из-за его спины, оставляя его лицо в тени.
— Ей было девятнадцать, когда это случилось. Она так и не смогла полностью оправиться. Мой отец знал, что она нездорова, но ему было все равно. Он много лет говорил ей, когда она была в самом низу, что ей нужно жить дальше. Что это случилось со многими женщинами, их друзьями. Посмотри на них, — говорил он. У них все хорошо. Почему ты не в порядке?
Его лицо становится гримасой. Я понимаю, что Джорджио ненавидит своего отца. Возможно, так же сильно, как он ненавидит Сэла.
— Я перевез ее тело сюда после того, как купил замок, — говорит он мрачным голосом. — Сначала ее похоронили на кладбище в Неаполе. Участок рядом с ней принадлежит моему отцу. Я не мог смириться с мыслью, что когда-нибудь он будет лежать рядом с ней, поэтому я подкупил человека, чтобы он выкопал гроб, и тайно привез его сюда. Я хотел, чтобы она покоилась в том месте, которое она всегда считала своим домом.