Когда она искушает
Шрифт:
— Какая разница! Мы — Казалези, Джорджио! Посмотри на любой клановый брак за последние пять десятилетий, и ты с трудом найдешь такой, где разница в возрасте не была бы такой или даже хуже.
— И как ты думаешь, что скажет твой будущий муж, когда узнает, что ты не девственница?
У меня отпадает челюсть. — Ничего. Мужчине, за которого я выйду замуж, лучше не придавать значения подобным вещам.
— Каждый раз, когда ты открываешь рот, ты демонстрируешь свою наивность. — Он опрокидывает в себя остатки бокала и встает.
— Какую наивность?
— Скажи своему
— Мой брат не такой. Он не уважает старые порядки, потому что знает, что старые порядки разрушены.
По какой-то причине это заставило его зарычать.
— Ты слепа, Мартина, и тебя ждет грубое пробуждение. — Его глаза переходят с моего лица на мои голые ноги, и он гримасничает, как будто знает, что это последнее, на что он должен смотреть. — Де Росси не может позволить себе неуважительно относиться к традициям Казалези, несмотря на его личное мнение. Ты хоть знаешь, что это за традиции? Или ты всю жизнь прожила в полном неведении?
Когда я не отвечаю сразу, он ехидничает.
— Давай я тебя просвещу. Большие семьи женят своих сыновей и дочерей на других больших семьях. Исключение составляют лишь те, кто заключает могущественные союзы за пределами клана. Жена Де Росси как раз из таких.
— Я могу гарантировать, что Дамиано не думал об этом, когда женился на Валентине. Может быть, и нет, но это было чертовски удачное совпадение.
— А как насчет твоей крови? Ты сын дона.
Его глаза сузились. — Я никогда не назову его своим отцом. Нет, я умру Жирарди, а не Галло.
— Даже если эта фамилия — все, что тебе нужно, чтобы заполучить меня.
— Черт. Ты все еще не понимаешь. Дело не только в фамилии, а во всем. Твой брат никогда бы не отдал тебя мне. Он бы ничего не получил. Ты его единственная родня. Женитьба на тебе — единственный способ стать членом его семьи. Ты знаешь, как ты ему дорога?
— Дамиано никогда не заставит меня вступить в брак, которого я не хочу.
— Де Росси сделает все, чтобы обеспечить себе власть. — Он провел пальцами по волосам. — Хватит. Это вышло из-под контроля. Мы оба знали, что это между нами существует только в стенах замка. Никакие споры этого не изменят.
— Ты ведешь себя так, будто я единственная, кто хотел этого, — огрызнулась я. — Но это ты украл мою книгу. Это ты поцеловал меня. Это ты держал меня в своей постели несколько дней и рассказывал мне, какая я идеальная, соблазнительная и, блядь, такая вся!
Он вскочил со стула. — Конечно, я хотел этого. Я не жалею ни о чем из того, что между нами было, но теперь, когда мы с твоим братом, все кончено.
— Ты боишься. Ты боишься признаться Дамиано в своих чувствах ко мне.
Он надвигается на меня, останавливаясь только тогда, когда наши лица оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга. — Я не тот человек, с которым твой брат мог бы составить тебе пару. Де Росси дает мне то, о чем я мечтал больше половины своей жизни. Я не сделаю ничего, чтобы поставить это под угрозу.
В моем сердце появляется трещина. — Чего же ты хочешь?
Очевидно, что это не я.
—
Мои брови сошлись. — Дамиано убьет Сэла, хочешь ты этого или нет. Он должен это сделать, чтобы стать доном.
— Я попросил твоего брата позволить мне сделать это.
Мои глаза расширились. — Но по твоей драгоценной традиции тот, кто убьет сидящего дона, станет следующим доном.
— Это будет сделано тайно. Насколько всем известно, это сделает Де Росси. Теперь ты понимаешь? Мне удалось заручиться доверием твоего брата. Я не собираюсь делать ничего, что могло бы поставить его под угрозу.
Когда точки соединяются, воздух покидает мои легкие.
Джорджио выбирает месть, а не меня. Месть за женщину, которая дала ему жизнь, только для того, чтобы отнять ее часть.
Месть за призрака.
Его грудь вздымается от тяжелого дыхания. — Я сжег его, Мартина. Коттедж. После того как я похоронил Томмазо и Аллегру, я сжег его. Мне осталось сделать только одно, и я буду свободен. Я делаю это ради своей матери. И ради тебя.
Я сглатываю рыдания и встречаю его взгляд. — Ты делаешь это не для меня. Мне не нужна твоя месть. И ты уже свободен. Ты просто решил не замечать этого.
Его выражение лица дрогнуло. — Мартина…
Я поворачиваюсь и выхожу из этой проклятой комнаты.
Когда я просыпаюсь на следующее утро, мне кажется, что встать с постели — самое трудное дело на свете, поэтому я не встаю. Я говорю Валентине, что пропущу завтрак, когда она придет за Софией на прогулку, и снова засыпаю.
Только мочевой пузырь заставляет меня, наконец, подумать о том, чтобы покинуть свой теплый кокон. Моя голова высовывается из-под одеяла, и не проходит и минуты, как влажный язык встречается с моей щекой.
— Кто-то чувствует себя лучше, — говорю я, поглаживая Софию. Она гладит меня по лицу, и я смеюсь. — У тебя изо рта пахнет, девочка. Я должна купить тебе собачью зубную пасту.
Она качает головой в сторону, вероятно, недоумевая, о чем это я болтаю.
Разговор с Джорджио прошлой ночью царапает края моего сознания, но я не хочу об этом думать. В чем смысл? Он и так все понял.
Я пробираюсь в ванную. В зеркале я рассматриваю свои синяки. На ногах и туловище есть несколько синяков, но они не болят, если не давить на них. Я вымыла волосы, высушила их феном, нанесла легкий макияж и спустилась вниз.
На кухне я застаю Валентину и Дамиано. Они стоят у острова, но так поглощены друг другом, что не слышат, как я вошла. Мой брат обнимает свою новую жену и с любовью смотрит ей в лицо, а она что-то шепчет ему. Он нежно целует ее в губы и улыбается.
От их вида у меня теплеет в груди, хотя я чувствую, что вторгаюсь в личную жизнь. Был ли мой брат так счастлив, когда мы все были на Ибице? Наверное. Просто я была слишком увлечена, чтобы заметить это. Даже их свадьба прошла как в тумане. Горькая тоска пробирается под кожу. Больно быть одной после того, как узнала, каково это — делить себя с кем-то.