Когда отцовы усы еще были рыжими
Шрифт:
Поистине прекрасная идея, - обратилась к Паулю словоохотливая дама, оживить рождественскую ярмарку таким библейским животным, как осел!
Пауль слушал ее болтовню.
– Ну, - сказала дама доченьке, яростно колотившей каблуками по брюху Франца, - - как чувствует себя мой младенец-Христос на пути в Египет?
При слове "Египет" Эхнатон резко вскинул голову.
Но и отец, казалось, тоже как-то насторожился.
– Красивое сравнение, - сказал он рассеянно.
– Вы согласны?
– воскликнула дама.
– Какая глупость, что у меня нет с собою фотоаппарата. Моя мышка
– Меня зовут Пауль, - сердито поправил он.
– Господи!
– простонал отец и хлопнул себя ладонью по лбу.
– Прошу прощения...
– отчужденно проговорила дама.
Но тут отец повернулся и бросился бежать в сторону Пергамского музея.
– Странный человек, - удивленно сказала дама, - сначала он мне показался похожим на одного из волхвов.
Она сняла свою доченьку с Франца, который облегченно вздохнул, заплатила Паулю пятьдесят пфеннигов и холодно поблагодарила.
Эхнатон знал, куда помчался отец - к фрау Фетге. Мы застали ее в крайнем волнении.
– Я?
– кричала она, когда мы подходили, - Я - Мария?
– Да, - повелительным тоном отвечал отец, - кто же еще?
– Минутку!
– охнул Пауль.
– Сперва я должен зваться Иосифом, а теперь еще и фрау Фетге - Марией?
– Пауль!
– завопил отец и встряхнул его.
– Да ты понимаешь, кого мы встретили в этой даме?
– Скажи уж сразу, инспектрису из налогового управления, - прохрипел Пауль.
Отец смерил его уничтожающим взглядом.
– Ангела!
– торжественно произнес он.
Пауль и фрау Фетге в испуге разом глянули на собор, в позеленевшем куполе которого тускло отражалось море ярмарочных огней. Но все каменные ангелы по-прежнему трубили на своих карнизах.
– - Я понимаю вас, - сказал вдруг Эхнатон, в задумчивости расчесывая челку Франца, - дама напомнила о Библии.
– Так-то оно так, - кивнул отец, - а о чем еще?
– О самой рождественской истории, - быстро вставил я, потому что мне хотелось опередить Эхнатона, который был умнее меня.
– Вот именно, - торжествующе произнес отец, - а теперь - внимание.
– Он ткнул пальцем во Франца.
– Осел, - объявил он, что, впрочем, было совершенно излишне. И указывая на фрау Фетге: - Мария.
– Затем на Пауля.
– Иосиф.
– А вы, - разволновался Эхнатон, - дама сказала, что вы похожи на одного из волхвов.
Отец самоуверенно кивнул.
– Она ангел, я это знаю. А вы, - сказал он, указывая на нас с Эхнатоном, - вы два других волхва.
Пауль застонал, он просто ничего не мог уразуметь.
– Пауль, - терпеливо проговорил отец и снял с тумбы фотоаппарат фрау Фетге, который она держала - как возможный главный выигрыш.
– Что это такое?
– Фотоаппарат, - вполне правильно ответил Пауль.
– Наконец-то вы поняли!
– заорал Эхнатон.
– Дама же специально...
– Пссст!
– сказал Пауль и напряженно сощурился.
– Теперь я начинаю понимать: нам придется фотографироваться.
– Только в качестве фона, так сказать, - вставил отец.
– Но ведь нет самого главного!
– завопил я.
– Какой толк от Иосифа и Марии, если...
–
Мы застыли в благоговейном молчании; у всех нас перед глазами довольно отчетливо возникали картины, порожденные величием этой мысли.
Потом фрау Фетге все-таки коснулась деловой стороны вопроса. Действительно ли это ей будет выгоднее, чем игральный павильон?
Отец ее успокоил; а кроме того, она в любой момент может вернуться к своим игральным костям.
Эхнатон заявил, что о подобном возвращении не может быть и речи.
Тогда и он согласен, пылко сказал Пауль и деловито взглянул на фрау Фетге; ему бы такое и в голову не взбрело.
Теперь оставалось только выяснить, где же следует фотографироваться.
Тогда-то, собственно, и родилась у отца лучшая из его идей.
– То есть как это где?
– вскричал он, ликуя.
– В ослепительном кино-свете прожекторов Эде-пагоды, разумеется!
Уже на следующий день мы приступили к работе. Пауль демонтировал свою карусель, оставив лишь помост, и принялся рисовать задник: пальму на фоне сверкающего пустынного ландшафта. Нарисовал он ее очень натурально, могла бы получиться сказочная реклама пива: глядя на нее, нестерпимо хотелось пить. Фрау Фетге тем временем раздобывала парики, накладные бороды и величественные одеяния; тут ей весьма кстати пришлось то, что в лучшие свои времена она была костюмершей в "Зимнем саду" и знала там всех и каждого.
Отцу выпала самая важная миссия: найти человека, умеющего фотографировать. Естественно, что он вспомнил об Оскаре, который давно жаловался, что в такой холод не то что быстро, а и медленно-то рисовать не может.
Оскар обещал пораскинуть мозгами, и правда, уже на другой день он появился, чертыхаясь, и, потирая посиневшие руки, сказал, что после долгих колебаний решил переквалифицироваться в фотографа.
Пауль, настроенный несколько недоверчиво, расщедрился на пробную пленку, однако снимки, которые сделал Оскар, оказались вполне приличными. И он получил из театрального источника фрау Фетге весьма подходящую к его художественной бороде черную шляпу, деньги на пленки, блокнот для записи адресов заказчиков. Теперь у нас был полный комплект.
В прекрасный, бархатно-седой декабрьский вечер, когда падал густой пушистый снег, заглушавший всякий шум, мы в новых одеяниях вышли из павильончика фрау Фетге и размеренным шагом отправились в наш первый рекламный поход по рождественской ярмарке.
Фрау Фетге Пауль посадил на Франца, и, хотя Пауль так и не снял своей капитанской фуражки, они все трое выглядели совсем как настоящие. За ними следовал Эхнатон. На нем был развевающийся грубошерстный плащ, в руках он нес жезл с жестяной звездой. Он должен был идти вплотную за Францем, потому что отец сделал ему из картона колпак, похожий на те, что носили египетские фараоны, а так как никелированные очки испортили бы его египетский профиль, ему пришлось их снять, и он теперь плохо видел. Меня вымазали жженой пробкой, приклеили курчавую, ужасно щекотную бороду, а вокруг головы обернули красное махровое полотенце в виде тюрбана.