Когда сбывается несбывшееся… (сборник)
Шрифт:
— …потому что, — продолжила мамину мысль Света, — разве может такой вот добрый дядечка, который так мило шутит и чуть ли не желает тебе счастья в будущей семейной жизни, украдкой гладить твою тетрадку, дневник или трогать за плечо с каким-то злым умыслом?
— Ты все правильно поняла…
— Не понимаю, ну почему ты не ушла тогда из школы?
— А как? Как уйти? Надо же было объяснить родителям причину. А истинную причину я назвать не могла. Это был тупик… К тому же, я была в школе на хорошем счету. Но была еще одна причина, из-за которой я бы не
— А… Кажется я догадываюсь, — улыбнулась дочка. — Потому что в ней учился тот мальчик, в которого ты была влюблена с третьего по десятый класс?
— Совершенно верно. Я тебе про него рассказывала. Это моя первая любовь…
— …которого звали Женечкой и с которым ты так и не обмолвилась ни разу словечком?
— Да, да… Это был мальчик, который был старше меня на год и на класс. А вообще, мне кажется, что если бы не он, то рано или поздно я бы перешла в другую школу… Понимаешь, миром правят чувства… Я должна была, засыпая, знать, что завтра я его снова увижу в школе. Увижу — и больше ничего. И вдруг лишиться такой радости. Нет, это было невозможно.
— Я вот никак не пойму, как же так получилось, что ты со своей первой любовью ни разу даже словечком не обмолвилась. Ведь ты же сталкивались с ним в школьной столовой, на переменках, ну, на разных там культурных и школьных мероприятиях…
— Ты права, и ситуаций таких было множество. Но я робела, а сердечко мое было готово выскочить из груди. И мне уши начинало «закладывать» от волнения…и ноги становились ватными…Но все же настал однажды, роковой час, когда разговора с ним я не могла избежать…
— Мамуль, у тебя чем дальше — тем интереснее, — заинтригованно произнесла Света.
— В седьмом классе меня должны были принять в комсомол. А Женечка входил в состав комсомольского комитета школы. И должен был во время приема задавать мне вопросы по комсомольскому «Уставу». Ты не можешь представить, как я зубрила этот «Устав», как готовилась, как ждала этого…
— Я не совсем поняла, чего ты ждала больше: приема в комсомол или встречи с Женечкой?
— Конечно же, встречи с Женечкой. И вот теперь представь: завтра меня принимают в комсомол. А сегодня я возвращаюсь из школы, и к вечеру у меня — температура 39… К утру я хриплю, как охрипший Осип, или осипший Архип… А в комсомол меня приняли уже в восьмом классе. И комитет комсомола школы к тому времени обновился. Женечка уже не входил в его состав…
— Значит, действительно не судьба, — вздохнула дочка.
Женщина надолго замолчала. Потом громко вздохнула.
— Теперь-то я знаю, что то чувство, с которым я каждый день шла в школу, называется депрессией, — продолжила мама. — А мои ощущения того времени, по сути, можно назвать состоянием затянувшегося хронического стресса… И я все время должна была это в себе перебарывать. Естественно, даже не подозревая, что это обозначается какими-то научными терминами. Я просто ощущала, что мне очень плохо…
— Как же ты выдержала это все, мамуль?
— Сама не знаю. Наверное, меня спасало то, что у меня было мало свободного
Светина мама вдруг замолкает на какое-то время.
— А однажды, когда дома не было рядом взрослых, я расплакалась перед сестрами, сказав, что хочу перейти в другую школу. С начала этой неприятной истории уже прошло где-то года полтора, и я не в силах была больше носить в себе эту тяжесть…
— И как же это восприняли твои сестрицы и мои сегодняшние тетушки?
— Конечно, они были очень удивлены. Но быстро прониклись ситуацией и очень меня ругали, что я не рассказала им об этом раньше…
— И что же вы решили: «три девицы под окном» на своем совете?
— Сестры были рассудительнее. Старшей было восемнадцать, средней — шестнадцать… Они видели «мою ситуацию» несколько со стороны. Они считали, что не нужно менять школу в середине учебного года. И не нужно делать ничего такого, что могло бы еще как-то усложнить мою жизнь: не рассказывать ничего родителям, подругам… Не ходить к завучу или директору. Хотя такой вариант тоже возникал при обсуждении. Сестры не исключали возможности того, что учитель сам может уйти из школы.
— В общем, тебя уговорили потерпеть еще, — вздохнула Света.
— Да. Но понимаешь, мне стало легче уже оттого, что это перестало быть только моей тайной, что я выговорилась… Сестры очень поддержали меня.
— Да ты пойми, — говорили они, — он же учитель, он у всех на виду, ну, что он может сделать? Смотрит? Ну, и пусть глазеет, пока глаза не вылезут! А всякие экскурсии в театры, музеи, цирки, и планетарии — лучше отложить…
— В общем, к тому времени ты заимела группу моральной поддержки, говоря сегодняшним языком, — констатировала дочка.
— Да, что-то вроде того… Вот так я и отучилась, или отмучилась, в седьмом классе…
— Уж не хочешь ли ты сказать, что этот кошмар продолжался еще три года, пока ты не закончила десятилетку?
Рассказчица усмехнулась, взяла в руки красивое зеленое яблоко, принесенное дочкой, повертела его в руках и продолжила.
— Первого сентября в восьмой класс я шла с надеждой, что я больше не увижу этого чудовища в школе. Ведь уходили же какие-то педагоги из школы, на их место приходили новые. Но увы…
— И неужели все опять повторилось сначала? Нет, я бы этого не вынесла …
— Да, с его стороны ничего не изменилось. Но я уже была другой. Понимаешь, пятнадцать лет — это не двенадцать…
Он также постоянно смотрел на меня на уроках… Везде: в школьной столовой, в больших просторных коридорах на перемене, в актовом зале — всюду я ощущала на себе взгляд этих неусыпных бесцветно-водянистых глаз. Если мы сталкивались с ним случайно на лестнице, он обязательно, вроде нечаянно, задевал меня своей рукой или «Журналом».