Когда ты вернешься ко мне
Шрифт:
– Меня не отстранили от учебы.
– Эй, это же круто! Целых два дня удачи. – Я предложил дать пять и получил звонкий шлепок по ладони. Зашипев, потряс обожженной ударом ладонью. – Полегче, тигр.
Ронан почти улыбнулся.
– Твоя очередь. Что-нибудь хорошее.
– Хм, даже не знаю, насколько это хорошо, скорее обречено и безнадежно, но… – Я тяжело вздохнул. – Есть один парень.
– Ладно.
– Я не могу сказать кто, так что не спрашивай.
– Я и не собирался.
– Ну
– Захотеть трахнуть?
– Это само собой.
– Заботиться?
– Вот именно. А я не могу ни о ком заботиться. Плохо для меня, еще хуже для них. – Я уставился на языки пламени, которые цеплялись за ясеневые дрова, пока ветер пытался их задуть. – Это глупо. И слишком быстро. Я сюда приехал не затем, чтобы кто-то, кого я знаю всего несколько дней, сразу же овладел всеми моими мыслями.
У Ронана округлились глаза.
– Нет, это не Миллер, – смеясь, сказал я. – И мне крайне неприятно разбивать тебе сердце, но и не ты тоже.
– Так в чем же проблема?
– Проблема в том, что человек, о котором идет речь, мягко говоря, не в моем вкусе. Весь такой до мозга костей хороший американский парень. Добрый, нежный, все его любят. Он – человеческий эквивалент сэндвича с сыром на гриле.
– И?
– И? Это бессмысленно. И все же я не могу перестать думать о нем и чувствовать себя виноватым, потому что… Возможно, я сказал кое-что, чего не следовало.
Ронан отхлебнул пива.
– Я в шоке.
– Ой, заткнись. Но да, я разворошил кое-какое его дерьмо, которое ворошить не стоило. Я даже дал ему свой номер на случай, если он захочет поговорить. Со мной. Как будто я действительно могу как-нибудь помочь. – Я покачал головой и сухо усмехнулся. – Это невозможно.
– Почему?
– Я не на сто процентов уверен, что мы с ним на одной волне, если ты понимаешь, к чему я клоню. Мне нужно оставить это. Оставить его в покое.
Ронан закатил глаза и бросил камень в огонь.
– Ты не согласен?
– Если он тебе небезразличен…
– Давай не будем заходить так далеко.
– …тогда скажи ему.
– Это довольно трудно, так как он сам попросил, чтобы я никогда больше с ним не разговаривал. И даже если он каким-то чудом окажется геем, ничего хорошего из этого со мной не выйдет. Кроме секса. Я могу заниматься ничего не значащим сексом. – Я взглянул на него. – К слову, это не предложение.
Ронан не улыбнулся.
Я сделал глоток из своей фляжки, желая, чтобы вкус водки убил то нежное чувство, которое жило во мне с того дня, как я встретил Ривера.
Огонь внезапно вспыхнул, когда Ронан плеснул струю бензина на обугленные головешки.
– Это они украли у тебя на Аляске?
– Что?..
– Ты сказал, что ничего хорошего не выйдет, если ты будешь с этим парнем. Этому они тебя научили? Что в тебе
От врачей в лечебнице я про конверсионную терапию слышал больше, чем мне хотелось, с запутанными терминами, только им понятными словечками и анализом. Ронан же сократил ее до сути.
– Да, – ответил я. – Но это началось еще раньше с моими родителями. И все гораздо сложнее…
– Чушь собачья, вот что это такое, – огрызнулся Ронан. – Кто бы ни заставил тебя так думать, неважно когда, это чушь собачья!
Он допил свое пиво и встал за следующим. Вернулся с двумя бутылками и встал надо мной, выражение его лица было мягче, чем я когда-либо видел. Он предложил мне одну бутылку.
Я взял ее, а фляжку спрятал.
На следующий вечер мы с Миллером и Ронаном привычно прогуливались по набережной. Мы трое привлекали пристальное внимание – в основном благодаря моему необычному гардеробу, и я знал, что в школе о нас постоянно шептались и распускали слухи. Но никому из нас не было дела до того, что кто-то думал. А мне так меньше всех.
Ладно, меньше всего Ронану.
Но к черту его. В тот день Ронан пришел в Хижину с синяками, выглядывающими из-под рукавов, и фингалом над одним глазом. Когда мы с Миллером спросили, что случилось, он огрызнулся, чтобы мы не лезли не в свое гребаное дело.
Позже Миллер оставил нас, чтобы пообщаться с Вайолет и наконец-то рассказать ей о своих чувствах. Мы с Ронаном вернулись в Хижину.
– Это правда, что Вайолет неравнодушна к Риверу? – спросил я у Ронана, и за мой непринужденный тон можно было давать «Оскар».
Ронан пожал плечами.
– Они собираются идти вместе на Осенний бал, если только сегодня вечером что-нибудь не случится.
Я кивнул.
Он с подозрением на меня покосился.
– Что?
Я посмотрел на него чистым, невинным взглядом.
– Что «что»?
– Ты молчишь.
– Такое бывает.
– Нет, не бывает.
Я рассмеялся.
– Разве человек не может спокойно созерцать тайны Вселенной?
Ронан фыркнул, но отстал. Он бессознательно потер предплечье, где на фоне татуировки черно-белой совы с оранжевыми глазами темнел синяк. Меня подмывало спросить, кто же его ударил, но мне тоже следовало оставить его в покое.
Несколько часов спустя приплелся Миллер.
– Ну? Как все прошло?
Костер отбрасывал пляшущие блики и тени на его застывшее выражение лица.
– Настолько плохо, насколько это вообще возможно.
Его босс из галереи дал ему три шезлонга, чтобы заменить наши камни у костра. Миллер тяжело опустился на свой и с остервенением швырнул футляр с гитарой на песок. Я его таким еще не видел.
– Что произошло?
– Вайолет хотела снять на видео, как я играю, – начал Миллер, глядя в огонь. – Чтобы выложить на «YouTube» и все такое. Ну и я спел для нее, и в тот момент… все стало серьезнее, я почувствовал, как между нами все накалилось, мои чувства стали глубже, и я поцеловал ее. А она ответила на поцелуй.