Когда ты вернешься ко мне
Шрифт:
Я уставился на огонь, ощущая, как ко мне возвращается тепло, а с ним и веселье.
– Этот парень настоящий?
– На сто гребаных процентов. – Миллер чокнулся соком с моим пивом. – За то, что выжил в лагере. И за Швейцарию.
Я сглотнул внезапные слезы.
– За Ронана, ты великолепный ублюдок, – хрипло провозгласил я и потянулся, чтобы чокнуться с ним бутылками. – За то, что мы на сто процентов настоящие.
Ронан порылся в кармане куртки и вытащил маленький желтый предмет.
– За Фрэнки, тупого ублюдка, который не заметил, как я стащил его полицейский
На долю секунды мир замер, а потом мы расхохотались. Мы смеялись до тех пор, пока мне не захотелось плакать от уверенности, что это странное счастье не продлится долго. В конце концов, я все испорчу. Миллеру и Ронану надоест мое дерьмо, или из-за отсутствия у меня тормозов я перейду черту, и они решат, что я не стою их дружбы.
Но в то же время я здесь, и это даже больше, чем можно было надеяться. Это идеально.
Глава 5. Ривер
– Я собираюсь начать с того, что разбужу ваши одурманенные летом умы, – произнес мистер Рейнольдс. Приятный на вид учитель математики с торчащими усами и в очках с толстыми стеклами нарисовал на белой доске синим маркером оси x и y. – Для начала освежим в памяти информацию о связи между дифференцируемостью и непрерывностью функции.
Я вздохнул с облегчением. После всего сумасшедшего дерьма, которое произошло на вечеринке Ченса в субботу, я все выходные старался не думать о тех двух минутах с Холденом Пэришем в чулане. В моей жизни и так было слишком много путаницы и неясных эмоций; больше мне не нужно. Математика – точная наука. Конкретная. В ней действуют нерушимые правила.
До той ночи я думал, что и моя жизнь такая же.
В окно проникал утренний свет, пока весь класс математического анализа – всего около двенадцати человек, так как предмет был необязательным – вытаскивал карандаши и открывал блокноты. Когда я снял с себя форменную куртку, то задел свой карандаш, и тот упал и откатился мне за спину. Харрис Рид, худой, жилистый парень, которого я знал по прошлогодней алгебре, поднял его и, застенчиво улыбаясь, протянул мне.
– Вот, держи.
Я одарил его своей самой дружелюбной улыбкой в ответ.
– Спасибо, приятель.
Ребята из моей компании назвали бы Харриса чудиком или ботаником, если бы они вообще о нем думали. Но я поклялся никогда никого не заставлять себя чувствовать ничтожеством без причины. Кроме того, вероятно, с Харрисом у меня было больше общих тем для разговора, чем с любым парнем из футбольной команды.
– О, и поздравляю, – добавил Харрис.
– С чем?
Он смущенно улыбнулся.
– Тебя выбрали Королем Осеннего бала. Сегодня утром?
– Ах да, – ответил я со смехом. – Спасибо.
Ранее на торжественном собрании в спортзале нас с Вайолет Макнамара провозгласили Королевой и Королем Осеннего бала. Мероприятие вылетело у меня из головы через десять минут после окончания.
Взяв карандаш, я повернулся обратно
Проклятье…
Он лениво прислонился своим высоким телом к дверной раме, будто хозяин этого чертова места. Несмотря на теплый день, на нем было серое шерстяное пальто поверх зеленой рубашки в цвет глаз. Серебристые волосы были откинуты со лба и уложены густыми волнами.
Он был дьявольски красив. Так горяч, что замирало сердце и текли слюни. И справиться с этой реакцией оказалось невозможно.
Мои глаза, разум и тело пришли к одному и тому же выводу, и я был беспомощен отрицать это.
Холден внимательно осмотрел класс, пока его взгляд не остановился на мне. Между нами как будто пробежал ток, и эта связь мгновенно пронеслась по позвоночнику к паху.
– Вам чем-нибудь помочь? – поинтересовался мистер Рейнольдс, тепло улыбаясь. – Урок уже начался…
– В этом богом забытом кампусе все коридоры одинаковы, – проворчал Холден и сунул мистеру Рейнольдсу клочок бумаги. – Меня перевели.
Рейнольдс прочитал бумагу и нахмурился.
– Вы бросили Францию, чтобы приехать сюда? Есть какие-то особые причины?
– Cela ne m’apportait plus rien [21] , – произнес Холден с безупречным акцентом. – Честно говоря, я тоже сомневаюсь, что и этому классу есть чем меня удивить, но… – Его взгляд, устремленный на меня, немного смягчился, – возможно, еще осталось, чему можно поучиться.
21
Ей нечего было мне предложить (фр.).
– Мы рады, что вы теперь с нами. – Рейнольдс с озадаченной улыбкой окинул наряд Холдена. – Снимайте пальто и можете ненадолго остаться, – поддразнил он.
– Нет, спасибо. – Холден прошелся по классу, не обращая внимания на преследующие его любопытные взгляды. Половина столов была пуста, поэтому, естественно, он сел рядом со мной.
Дерьмо…
Я смотрел вперед, сосредоточенный на уроке, но сердце колотилось слишком быстро. Холден развалился боком на своем стуле, даже не притворяясь, что не пялится на меня; я чувствовал, как его взгляд скользил по коже, посылая холодок по руке и шее.
Наконец, я повернулся к нему лицом.
– Тебе чем-нибудь помочь? – прошептал я.
– Мне нужно с тобой поговорить, – прошептал он в ответ.
– Ты перевелся в продвинутый класс математического анализа, чтобы просто со мной поговорить?
Он пренебрежительно махнул рукой.
– Я все это выучил уже много лет назад. У меня благие намерения.
– Ну да. – Я скрестил руки на груди, борясь со своим взглядом, который продолжал постоянно опускаться на его губы. – Ты совершенно испортил обеденный стол Блейлоков. Ченса на две недели закрыли дома. Ему даже чуть не запретили играть на матче в честь Осеннего бала.