Когда вмешалась жизнь

Энн Джуэл Э.

— Они… — Она прочистила горло. — Были моими соседями. И я была помощницей Сабрины.

Он задержался в середине глотка и медленно опустил бутылку.

— Твоя фамилия — Брок? Я думал, ее помощника зовут Брок, и у меня сложилось впечатление, что это парень.

Паркер сунула в рот половину шоколадного пирожного и прожевала его, несколько раз кивнув.

— Брок помогал ей с работой. Я же была на подхвате.

Он вытянул ноги и скрестил их в лодыжках, наблюдая, как она пихает еду в рот, как

человек с ленточными червями в кишечнике.

— Так ты была протеже Брока?

Она слизнула шоколад с пальцев.

— Нет. Я выполняла поручения, наподобие: отвези и забери вещи из химчистки, выгуляй собаку, прополи одуванчики, закупи продукты, испеки что-нибудь… ничего важного.

— О! Так ты та соседка, у которой я должен забрать Рэгса?

— Ты его забираешь?

— Да. Это указано в завещании Сабрины. Полагаю, это вполне уместно, поскольку именно я подарил его ей. Тогда он был всего лишь пушистым щенком. В детстве родители не разрешали нам заводить домашних животных. Поэтому я подарил его ей на ее тридцатилетие.

Паркер почувствовала укол разочарования из-за того, что Рэгс тоже ее бросит, хотя в некоторые дни она была уверена, что он жаждет устроить ей неприятности.

— Ты тоже живешь в Аризоне?

— Да. В Скоттсдейле.

— Жена? Дети? Другие домашние животные?

— Боже, нет! — Он усмехнулся у бутылочного горлышка, поднося пиво ко рту. — Это плохо прозвучало. Позволь перефразировать: нет, я не женат, у меня нет ни детей, ни домашних животных. На этот раз прозвучало менее жутко?

— Намного лучше. — Паркер отпила воды. — Ты собачник?

Леви скривил губы и прищурился.

— Не совсем. Трудно сказать. У меня никогда не было собаки. Это Сабрина ее всегда хотела.

— Так как же все будет? Ты повезешь его домой на самолете? На машине? Он может быть громким, и ему нравится свобода, поэтому я не знаю, насколько хорошо он справится с самолетом.

— Хочешь сказать, я только что унаследовал громкую, гиперактивную собаку?

Паркер поставила тарелку с десертами на землю и стряхнула крошки с колен.

— Хочешь правду?

— Приукрась ее. — Леви усмехнулся, прежде чем сделать еще один глоток пива.

— В таком случае, Рэгс — это, по сути, огромная болонка. Очень малозатратный. Редко издает звуки. И никогда не попадает в неприятности.

Леви медленно кивнул, глядя себе под ноги.

— Так плохо, да?

— Скажем так, я встретила его после того, как он перебрался через забор и угодил в заросли дурнишника на моем участке. Он любит уничтожать одежду, сходит с ума во время шторма, а несколько недель назад я соскребала его дерьмо со своей задницы. Длинная история.

По сараю прокатился смех Леви.

— Я в заднице. — Его глаза встретились с ее взглядом, и их улыбки вернули их к реальности.

— Трудно, да? А если не трудно, то вызывает чувство вины.

Паркер склонила голову набок.

—

О чем ты?

— О боли. О горе. В первые несколько дней после чьей-то смерти кажется, что ты больше никогда не будешь улыбаться и смеяться. Затем что-то или кто-то появляется и вызывает на твоем лице улыбку или побуждает засмеяться, и это кажется таким потрясающим… пока ты не осознаешь, что делаешь это, и…

— И горе возвращается, чтобы украсть это чувство, или вина…

— Ох, вина… — Леви глубоко выдохнул через нос, — …это самое худшее. Будто горя недостаточно, вина давит на совесть и спрашивает тебя: «Чего, черт возьми, ты так счастлив?» Но я думаю, нам следует взбунтоваться. Как считаешь?

— Взбунтоваться?

Леви сел прямо.

— Давай улыбнемся. Не виноватыми и вежливыми улыбками, которыми мы обменивались сегодня со всеми остальными. А такими, которые через несколько секунд нанесут физический вред нашим лицам. Такими, из-за которых весь следующий час будут болеть все мышцы лица. Это будет нашей маленькой тайной.

Леви Пейдж был сумасшедшим. Ничего общего с Сабриной.

— Ты в деле?

Паркер несколько секунд подозрительно смотрела на него, а затем кивнула.

— Ладно. На счет «три» улыбнись как можно шире. Я хочу увидеть твои коренные зубы и десны. И держись так десять секунд. Готова? Раз, два, три, начали!

Леви улыбнулся так широко, что Паркер подумала, что его глаза вылезут из орбит, освобождая место для улыбки. Она сосредоточилась на том, чтобы показать ему одновременно свои десны и коренные зубы, что оказалось довольно сложно. Ей это казалось самой уродливой и нелепой улыбкой в мире, но она держалась. Леви медленно разгибал пальцы, считая. Когда все десять пальцев были подняты, оба выдохнули, не осознавая, что задерживали дыхание.

— Блин, у тебя в зубах застрял шоколад, — сказал он, массируя мышцы щек и челюсти.

Паркер вскинула ладонь ко рту.

— О, боже! — Она схватила бутылку воды и отпила немного, чтобы прополоскать рот.

— Разве ты не носишь с собой пудреницу и зубочистки?

Пузырь смеха застрял у нее в груди, и она выплюнула воду на него.

— О, нет! — Без препятствия в виде воды, она разразилась смехом, пока слезы — слезы счастья — не наполнили ее глаза.

— Очевидно, ты выросла в сарае. — Он вытер лицо. Затем стряхнул влагу с рук и брюк. — Никаких манер.

— Мне… — она боролась за глоток кислорода, — … мне очень жаль.

— Мой бедный костюм.

Их взгляды снова встретились на несколько секунд, и смех Паркер утих, ее улыбка исчезла.

— Не надо. — Леви покачал головой. — Вот об этом я и говорил. На несколько минут ты забыла о горе и вине. Я никому не скажу. Новое правило. Когда нам хочется плакать, вместо этого мы широко улыбаемся. Или смеемся и плюемся в людей водой с кусочками пирожного.

— Думаю, это могут осудить.

— Плевок?