Коглин
Шрифт:
Джо кивнул и покосился на три трупа у их ног:
— А эти парни? По-моему, мы их неплохо перехитрили.
— Хрен с ними, — произнес Мазо. — Сами напросились. — Перешагнув через труп Покаски, он глянул на Джо. — Ты выйдешь отсюда раньше, чем думаешь. Готов зарабатывать деньжата, когда выйдешь?
— Конечно.
— Тебе придется всегда ставить долг перед семейством Пескаторе на первое место, а свои интересы — на второе. Сумеешь так?
Джо посмотрел старику в глаза. Он был уверен: может, вместе они и заколотят много денег, но он никогда не сможет доверять ему полностью.
— Да, сумею, — ответил он.
Мазо
— Тогда ладно.
Джо стер кровь с ладони и пожал Мазо руку:
— Ладно.
— Мистер Пескаторе, — позвал кто-то снизу.
— Иду. — Мазо направился к люку, Джо последовал за ним. — Пойдем, Джозеф.
— Зовите меня Джо. Только отец называл меня Джозефом.
— Договорились. — Мазо начал спускаться в темноту по винтовой лесенке. Он проговорил: — Забавная штука насчет отцов и сыновей. Можешь далеко пойти и построить целую империю. Стать королем. Императором Соединенных Штатов. Богом. Но ты всегда будешь делать это в тени отца. И деться из нее тебе некуда.
Джо стал спускаться по темной лестнице вслед за ним.
— Не очень-то и хочется, — ответил он.
Глава десятая
Появления
После утренней заупокойной службы в церкви Врат Небесных, что в Южном Бостоне, Томаса Коглина погребли на дорчестерском кладбище «Кедровая роща». Джо не отпустили на похороны, но он прочел о них в «Трэвелере», который принес ему вечером один из тюремщиков, состоявших на жалованье у Мазо.
На церемонии присутствовали два бывших мэра — Душка Фиц [102] и Эндрю Питерс, а также Джеймс Майкл Керли, мэр нынешний. Кроме того, на похороны пришли два экс-губернатора, пять бывших окружных прокуроров и два главных прокурора штата.
102
Джон Фицджеральд (1863–1950), мэр Бостона в 1910–1914 гг.
Копы явились отовсюду: городские полисмены, полиция штата, действующие и отставники, от Делавэра на юге до Бангора (штат Мэн) на севере. Все чины, все специальности. На фотографии, сопровождавшей статью, у дальнего края кладбища вилась река Непонсет, но Джо едва различал ее за бесчисленными синими фуражками и синими мундирами.
Вот это власть, подумал он. Вот это наследство.
И почти сразу же подумал: ну и что?
А вот что. На похороны его отца собралась тысяча человек, они толпились по берегам реки Непонсет. А когда-нибудь, может быть, новички станут бродить по корпусу имени Томаса К. Коглина в Бостонской полицейской школе. Или по пути на работу пассажиры будут проезжать в громыхающем вагоне по мосту Коглина.
Замечательно.
И все равно мертвые — это мертвые. Кто ушел, тот ушел. Пускай в твою честь называют здания и мосты, пускай ты оставишь какое угодно наследство — ты все равно не сможешь это переменить.
Тебе гарантирована всего одна жизнь, так что проживай ее.
Он положил газету рядом с собой, на койку. Матрас был новый, он поджидал его после вчерашней смены, как и небольшой столик, стул и керосиновая настольная лампа. В ящике столика он нашел спички и новую расческу.
Он задул лампу, сидел в темноте и курил, слушая звуки фабрик, звуки барж, сигналящих
Отец ушел. И сам он — больше не сын.
Сам он — человек без прошлого, без надежд. Чистый лист, никому ничем не обязанный.
Он чувствовал себя паломником, отплывшим от родных берегов, которых он больше никогда не увидит, пересекшим темное море под темным небом и высадившимся в новом мире, который лежал неясной громадой, словно давным-давно поджидал.
Поджидал его.
Чтобы он дал этой стране название, чтобы он заново создал ее по своему образу и подобию, чтобы он разрабатывал ее богатства и развозил их по всей планете.
Он закрыл крышку часов, потом закрыл их рукой, потом закрыл глаза, пока не увидел берега своей новой страны, черное небо, на котором вот-вот вспыхнут неисчислимые белые звезды, те, что когда-то сияли над ним и над узкой полоской воды, разделявшей его и этот новый мир.
Я буду скучать по тебе. Я буду скорбеть по тебе. Но теперь я родился заново. И я по-настоящему свободен.
Через два дня после похорон отца Дэнни нанес ему последний визит.
Наклонившись поближе к сетке, он спросил:
— Ну как ты, братишка?
— В поисках пути, — ответил Джо. — А ты?
— Сам знаешь, — сказал Дэнни.
— Нет, — возразил Джо, — ничего я не знаю. Восемь лет назад вы с Норой и с Лютером уехали в Талсу, и с тех пор до меня доходили одни слухи.
Дэнни кивнул, признавая это. Выудил папиросы, закурил. Он не спешил заговорить снова.
— Мы с Лютером вместе открыли дело, — сообщил он наконец. — Строительное. Возводили дома в районе для черных. И все у нас шло нормально. Без особого процветания, но путем. При этом я был еще и помощником шерифа. Веришь?
Джо улыбнулся:
— Ты ходил в ковбойской шляпе?
— Сынок, — по-южному прогнусавил Дэнни, — я ходил с шестизарядными пушками. По одной на каждом бедре.
— И галстук-ленточка? — рассмеялся Джо.
Дэнни засмеялся в ответ:
— А как же! И сапоги.
— Со шпорами?
Дэнни, прищурившись, покачал головой:
— Надо знать меру.
Продолжая хихикать, Джо спросил:
— А дальше? Мы слышали, там были какие-то волнения?
Лицо у Дэнни погасло.
— Они ее спалили дотла, — произнес он.
— Талсу?
— Ну да, черную часть Талсы. Лютер жил в районе, который назывался Гринвуд. Однажды в тюрьме, ночью, белые собрались линчевать цветного за то, что в лифте он лапал белую девчонку за промежность. По правде говоря, она с ним не один месяц тайком встречалась. А потом он ее бросил, ей это не понравилось, и она возвела на него напраслину, вот нам и пришлось его арестовать. Мы уже собирались его отпустить за недостатком улик, когда все добрые белые жители Талсы явились к нам со своими веревками. А потом явилась и куча цветных, в том числе и Лютер. Причем цветные-то пришли с оружием. Никто этого не ожидал. И толпа этих линчевателей отступила. Всего на одну ночь. — Дэнни притоптал окурок каблуком. — А наутро белые перешли железную дорогу и показали цветным, что бывает, если осмелишься поднять пушку на одного из них.