Кольца Джудекки
Шрифт:
Серое небо, отороченное снизу черной зубчатой каймой…
Он чуть не упал, зацепившись за собственную ногу, да так и замер в неудобной позе. За краем стены сверкнуло. И через длинный-длинный миг - еще. Потом еще.
Илья распрямился, встал, широко расставив ноги, покачиваясь в такт толчкам крови.
В голове вертелась карусель. Желудок скрутило.
За стеной, всего-навсего, пускали ракеты. Обыкновенные! Сигнальные, или какие они бывают. И ведь, наверное, никто больше не видел. Он находился в самой высокой точке города.
Лучше
Никакого проявления не было! Его похитили. Похитили? Он что политик, финансист, эстрадная дива? Ну, допустим… Но зачем? Эксперимент - в равной степени страшный и странный… Завезли черте куда, посадили за стену, сделали жителем города, которого не бывает. А за стеной вон - люди сигнальные ракеты пускают, электричество, цивилизация! Но и спрутица есть. Если допустить…
На этом короткий паводок мысли иссяк. Вымотанный запредельным усилием, Илья тупо уставился на ступеньки.
Никуда не ходить! Лечь прямо тут и проспать до самой смерти Он так и поступил, свернулся клубком, подтянув колени к подбородку, подышал на, вмиг озябшие руки и тут же стал проваливаться в спасительное забытье. Завтра - если оно наступит - он примет, все происшедшее, за мару.
Его тащили. Вокруг было светло, хоть глаз даже не открывал. До истины не доискаться. Голова как свинцом набита. И вдруг - четко, до самого дальнего уголка мозга, голос:
– Вы, господин Алмазов, не сумлевайтесь, до утра очухается.
– Он мне сейчас нужен.
Пробел, и за ним на пределе восприятия:
– Больше никаких снадобий!
Глава 3
Пробуждение оказалось мучительным. Только-только очнулся и сразу понял, делать этого не хочет. Вспышкой заболела голова. Тело растеклось, ноющей аморфной массой. В животе ухало. Собрав в кучку все проявления собственной жизни, Илья наконец ощутил себя как единое целое. Полежать бы еще, очухаться. Но в сознание буравчиком ввинтился голос Иосафата:
– Придется за Гаврюшкой в лекарню посылать. А и ни к чему бы. Чего ты, дурень, ему вчера намешал?
– Что дали, то и насыпал.
– А скока?
– Скока, скока? Все!
– Очумел, лишенец?!
– Нечаянно.
– Если он помрет, ты на спрос пойдешь.
– Я ж, Иосафат Петрович, как лучше хотел.
– Я гляжу, ты все время как лучше хочешь, а получается как всегда. Ой, плачут по тебе отряды, не к ночи будь помянуты. Ой, плачут!
– Мне в лекарню бежать?
– Погодим пока. Вроде зашевелился.
Илья открыл глаза. Будто смотришь залитый глицерином снимок. Изображение смазывалось по краям и выпячивалось в середине. Белым непропеченным блином вплыло лицо Иосафата, за ним - блинчиком поменьше - Ивашки.
– Очухался, слава…
– Кому?!
– перебил вертухай, но уловить на крамоле хитрого трибунальщика не смог.
– Слава господину Алмазову, говорю. А ты чего подумал?
–
– А ведь ты точно на спрос пойдешь. Я тебе то твердо обещаю. Думай теперича, че врать будешь.
– Мне врать нечего. Я приказы исполнял. Как велели, так и делал.
– Ага. Побрыкайся, побрыкайся, крюковское отродье!
– Мне Лаврентий Палыч сказал: чем больше порошка насыплю, тем быстрее дело пойдет.
– Вдвоем, значит-ца, ладили дохтура извести? А знаешь ли, что господин Алмазов в нем большой интерес имеет?
– Для чего?
– Поспрашай мне еще, сволочь бандитская!
– А вы не попрекайте!
– Выкатывайся, давай, отседова!
– последовал категоричный приказ. А, поскольку оппонент не проявил должной прыти, голос председателя трибунала наддал:
– Катись, говорю. Дверь закрой! И, чтобы не подслушивал. Вали, кому сказано!
– Я приказ имею: ни с кем наедине болящего не оставлять, - нагло заявил Ивашка.
Илья скосил глаз. Рука мятежного вертухая лежала на кобуре. Но Иосафат не забоялся:
– Ты за пистоль-то не хватайся, а то я те им же всю рожу раскровяню. А Лаврюшке можешь передать, что я его приказ своей волей отменил.
– Не понял?!
– Ивашка картинно выставил вперед ногу. Герой-пионер, блин.
Но пойдя на разрешенный покровителем бунт - просчитался. Из рукава Иосафата Петровича вылетела круглая гирька на резинке, коротко ткнула охранца в грудь и юркнула обратно. Ивашка склонился, хватаясь руками за ушибленное место. Иосафат же, пользуясь временной беспомощностью супротивника, взял его за шиворот и выкинул за порог. Дверь уверенно чмокнула. Кованый крючок запал на петлю.
– Чего уставился?
– недовольно рявкнул Иосафат, но заглянув в безразличные глаза Ильи, добавил уже спокойнее:
– Ивашка-то на меня доносить побег. Если ты покажешь про кистень, меня на спрос потянут, если не покажешь - его. Хотя, ты щас ни имени своего, ни прозвания не вспомнишь пожалуй. Господин Алмазов за спросом придет - не похвалит. На-ка хлебни, - Иосафат поднес ко рту Ильи чашку. Тот на всякий случай сжал зубы и зажмурился.
– Да че ты упираешься-то? Не отрава, чай - снадобье местное от любой хвори помогает. От твоей - тоже сгодится.
Остро пахнущий, теплый настой потек в рот. Илья держался, не глотал, пока хватало воздуха. Но пришлось, куда деваться.
– Во-во попей. Двое суток вокруг тебя маемся. Занадобился ты, виш, зачем-то кормильцу нашему. Слышишь меня, аль нет?
Ситуация, наконец, окрасилась некоторым смыслом. Или антидот начал действовать?
Мысль пошла свободнее. И тут же возник занудный вопрос: для чего сам местный владыка пожаловать собирается? Зачем ему безвестный недавний проявленец?
Г-н Алмазов представился Илье в виде восточного сатрапа из пионерской сказки: толстый, обтянутый парчовым халатом живот, черная курчавая борода… сим-сим-селябим… или сим-сим-откройся?