Кольцевая дорога (сборник)

Пациенко Геннадий

Так вот, Родион. Ни одна липа там не растет как вздумается. Их непременно обрежут, завяжут или там отпилят верхушку, залепят, словом, заставят расти, как это необходимо.

Дементий был в майке, вернее, в голубой тенниске. Он убеждал Родиона в том, чего, по-видимому, толком не понимал и сам, что-то он сегодня не договаривал, скрывал, чего боялся сам… Он явно не хотел, чтобы Родион себя отстаивал. А возможно, и затевал он нечто, о чем не хотел прежде времени говорить. Такое водилось в характере Дементия.

Кто хоть однажды работал в цехе, тому

хорошо ведомо, как от нечаянно кинутого взгляда на замершее за окном дальнее облако, от взгляда на почерневшую от непогоды тучу, на веселую во дворе возню воробьев появляется желание оказаться тотчас где-нибудь на лугу, обновить душу… Желание это приходит, когда долго-долго не видишь простора неба, зеленых далей, озерной волны либо дымно-белого облака…

Камень, железо, асфальт, гул да грохот делают душу усталой. Как необходим отдых усталым рукам, телу, голове, глазу, так необходим и душе он. В луговой отстоявшейся тишине стройнее выглядят тогда и разрозненно бродящие мысли.

Родион молчал, а Дементий был занят куревом. От столовой направился к ним Горликов. Дементий сразу заторопился, начал прощаться.

Мастер шел к Родиону, желая что-то сказать. А что? Стружек и невывезенного мусора Родион не оставил. Приходил и уходил каждый раз вовремя. Поводов для нареканий не давал, да и не стремился к ним мастер.

— Убегать, поди, собираешься? — спросил Горликов, вероятно полагая, что у Родиона с Дементием как раз и шла речь об этом.

— С чего бы, Алексей Алексеевич, — спокойно ответил ему Родион.

— Мало ли с чего. Посмотрел я на тебя не так либо работу не по душе дал. — Мастер говорил и медленно двигался меж рядами станков. Шел к своему столику. Родион — следом, не зная: идти, остаться ли. Горликов махнул: иди, мол.

— Нужен мне позарез человек, — сказал он. Родион подумал, что надо где-то что-то срочно убрать, передвинуть, переставить, вывезти, и заявил, что он готов пойти сделать что надо.

Мастер же почему-то не торопился, тянул, снимая с крючка халат. Надел халат, посмотрел некоторое время в глаза Родиону, словно соображал, прикидывал, что за парень появился в его цеху, способен ли он на более важное дело, чем катать тачку.

— Тут нам привезли станок один. Надо расконсервировать. А потом… поставить кого-то работать к нему. Во-о-он, — показал он рукой на токарный универсал. — Пойдешь?

Незнаком с таким.

— Дело — лучший учитель, — сказал Горликов. — Была бы охота. Так как, согласен?

— Здесь, Алексей Алексеевич, надо доучиваться.

— Научим! — Горликов подошел к такого же типа станку, попросил Родиона подать заготовку. — Смотри, как надо ее крепить. Теперь подводишь. Ставишь скорость. У вас там скорости постоянные?

— Да.

— Здесь же на каждую операцию своя. Включаешь.

Особой сложности Родион не заметил. В общем-то все понятно, если вникнуть. И в наладке и в чертежах — ничего особенного. На полуавтомате еще не токарь, полуавтомат многое за тебя делает. Родион не без зависти смотрел на тех, кто работал здесь.

Что он мог? Быть старшим, куда пошлют?

Подивилась бы Лариска, увидев его за таким станком, — еще как подивилась бы. Хотя и уверял Горликов, что дело несложное, но Родион-то знал: несложно потому, что прежде работал на схожем станке. А поставь-ка на такой станок новичка — долго потеть придется.

— Так как? — спросил Горликов, видя его замешательство.

— Спасибо. Только кто же отменит приказ директорский?

— А его и отменять не надо.

— То есть как не надо?

— А так. Буду закрывать тебе наряды как токарю. Посдельно, пока срок твой не кончится.

— Дайте подумать.

— Подумай. Скажешь погодя.

— Ладно, Алексей Алексеевич.

Сердце Родиона радостно забилось. Стать за настоящий, новый, универсальный токарный — лучше не придумаешь. Вот нос утер бы!.. Сердце ровнее забилось: надо еще, чтобы никто не знал, что стоит он за этим универсальным токарным, иначе… попадет и ему, и старику Горликову. А узнают. Все равно узнают. Не Сипов, так кто другой пронюхает — хуже наделаешь. Найти бы мудрую голову для совета. Рассказать про разговор с мастером…

Тем временем Горликов сел за конторский свой стол, подписал несколько нарядов — день к концу близился, отложил ручку, позвал опять Родиона:

— Забыл сказать, — мастер улыбался, видя впавшего в раздумье Родиона. — Задание тебе на завтра. Рядом с прежним цехом твоим есть куб, то бишь бак масляный. Надо его перевезти подъемником сюда. Будем из него заливать в станки масло. Ясно?

— Ясно-то ясно, да куб тот механического цеха.

— Теперь наш, а им — новый. Мы ведь ремонтники, нам и старенькое сгодится. Понял?

— Как не понять.

— Только сделайте это с утра. Меня не ищите — буду на дирекции

* * *

Поспорил с Сиповым — и уже неуверенность, боязнь дать повод придраться, и вот удивительно — как ни остерегайся, а рано или поздно — оступишься, придерется Сипов.

Знает об этом и он, помнит, кто и когда был с ним резок, знает, будешь ходить оглядываясь. Дело само по себе прошлое, пустяковое, а до сих пор покоя не давало.

…Стояла в разгаре весна. Вылущивались тополиные почки, и асфальт в городе был усеян их прилипчивой чешуей. Устоялись надолго яркое солнце и ситец неба. Метался ветер, подхватывал тополиную чешую, кружил стрекозьими крыльями, заносил в окна цеха.

В полночь в такое время особенно почему-то душно. К рассвету заметно свежеет, и тогда ни о чем другом, кроме кровати, не хочется думать. Плетешься к общежитию едва-едва. Так бывает после работы в ночную. Не легка она в цехе, где не остывает голова от станочного гула. В полночь, под утро не кончается день здесь. И даже этого длинного дня в конце месяца не хватает, с каждым разом ощутимей и ощутимей накапливается в теле усталость.

Из-под резца тянется, падает горячая стружка на дно станины. Выгребать некогда, станина доверху набита дымящимися витками.