Колчаковщина (сборник)
Шрифт:
Заметался по комнате, как узник по тесной камере.
— А вы говорите — ехать! Работать, работать! День и ночь бить по одному месту. Пусть нас погибнут еще десятки, сотни, но надо расшатать, разбить вдребезги этот колчаковский трон.
Несколько успокоившись, спросил:
— Ну, а другие товарищи как: Ломов, Расхожев, Хлебников?
— О них ничего не слыхать, как в воду канули. Должно быть, замучили и бросили в воду, чтобы скрыть следы.
Как живые встали перед Мурыгиным товарищи: Иван Александрович, с его высоким лбом, застенчивой улыбкой, тихим задушевным
Мурыгин глубоко вздохнул.
— Все, все припомним!
Взволнованно остановился перед Николаем Ивановичем.
— Что же теперь будете делать вы, земцы и кооператоры? Протест напишете, в совет министров пошлете? На шакалов волкам будете жаловаться, что овец таскают. Эх вы!
В гневе опять заметался по комнате.
Николай Иванович опустил голову.
— Что еще слыхать? — после некоторого молчания спросил Мурыгин.
— Да, я вам забыл сказать одну новость. В соборе сегодня по царю панихиду служить будут.
— Неужели?
— Да. Рассылают пригласительные билеты особо известным лицам. Служба при закрытых дверях.
— Здорово. Значит, уж до царя докатились?
— Не знаю, докатились ли, но катятся быстро.
— Ну, а ваши эсеры приглашения на панихиду не получили? — засмеялся Мурыгин.
— Ладно смеяться, — отшутился Николай Иванович, — просмеетесь.
— Какой тут смех! Ведь вашими руками дорога расчищена!
Николай Иванович вздыхает.
— Да, ошибку дали. Дернула нас нелегкая связаться с этой атаманщиной. Ну ладно, уезжать вам, товарищ Мурыгин, все-таки надо.
— Это почему?
— Здорово контрразведчики работают. Сейчас среди военных аресты идут. По заводам аресты. Около земской управы подозрительные люди похаживают. Рано или поздно — вам не отвертеться!
— Выехать, конечно, надо, — после некоторого раздумья сказал Мурыгин, — но вот повидаться бы с тем товарищем, о котором пишет жена.
— Ну что ж, пишите записку, через жену Расхожева передам.
Ночью в квартиру Николая Ивановича пришел Семен и молотобоец Иван Кузнецов, приехавший с известиями от Алексея Петрухина. Кузнецов рассказал о работе в своем городе, о неудачном выступлении. Подробно рассказал об Алексеевой работе. У него теперь несколько партизанских отрядов, отряды непрерывно пополняются крестьянами. Пока что мешают снега, люди сидят по своим деревням и дожидаются весны. С весны Алексей намеревается начать серьезные выступления.
Мурыгин с радостным волнением выслушал Кузнецова.
— Да, да, вот туда, к Петрухину. Связаться с ним, потом опять в город, работа на всех фронтах. Ах, даже дух захватывает!
Проговорили всю ночь. Договорились о работе, о связях, которые должен был восстанавливать Семен.
— Только, товарищ Семен, еще денька три подожди, понюхай, чем пахнет, тогда потихоньку начинай.
Семен молча кивнул. На рассвете товарищи ушли…
В этот же день Николай Иванович вернулся со службы с сообщением, которое в корне изменило
— Ну, товарищ Мурыгин, придется вам торопиться с отъездом.
— Почему так?
— Заехал к нам с Оби председатель земской управы. У них в верховьях лесные заготовки. Имея в виду вас, я говорил с ним, и вы хоть сейчас можете ехать на заготовки. Ни один дьявол вас не найдет, и разводите вы там вашу социальную революцию сколько влезет.
Мурыгин задумался. Через Расхожева еще раньше получались сведения о многочисленных вспышках крестьян против колчаковских властей. Поехать на заготовки, значит очутиться в самой гуще крестьянства. Начать работу среди них! Может быть, с весны удастся войти в соприкосновение с отрядами Петрухина. Верно, надо ехать.
— Документ мне можете дать какой-нибудь? С моей паспортной книжкой теперь далеко не уедешь.
— Конечно, можно. Мы вам устроим командировку на имя какого-нибудь Сидорова или Петрова. Заедете к ним в управу, получите на это же имя удостоверение, нашу командировку изорвете, вот и все.
— Хорошо. Вот, пожалуй, из города трудно будет выехать, на вокзале влопаешься. Придется несколько станций на лошадях проехать.
Николай Иванович что-то обдумывал.
— Постойте-ка, я переговорю тут с одним человеком. Он в железнодорожном кооперативе служит и часто ездит по линии с вагоном-лавочкой. Вот с ним было бы хорошо выехать.
— Это совсем хорошо, — довольно улыбнулся Мурыгин. — Ну вот что еще, Николай Иванович: перед отъездом хотелось бы повидать разок сынишку. Что если жена придет с ним сюда?
— Я думаю, можно, но только перед самым отъездом. Вот выясню все с вагоном-лавочкой, определим день отъезда и тогда…
Наташа вернулась домой взволнованная. Не раздеваясь, подошла к Мише.
— Мишук, пойдем гулять.
Миша покачал головой.
— Не хочу, холодно.
— А на извозчике кататься хочешь?
— Хочу.
— Ну собирайся скорей.
Мальчик быстро оделся. Отошли пару кварталов от дома, взяли извозчика. Проехали несколько улиц, отпустили извозчика и пошли пешком. У одного большого дома остановились. Наташа позвонила.
— Ты куда, мама?
— В гости сюда зайдем. В гости хочешь?
— Хочу.
Вошли в дом, разделись. Встретил их незнакомый дядя. Взял Мишу за руку, провел их с мамой в комнаты, открыл дверь.
— Вот сюда, молодой человек, пожалуйте.
Не успел Миша войти в комнату, как к нему бросился высокий бритый дядя, схватил на руки, крепко прижал к себе, стал целовать.
— Мишка! Мишка!
Миша широко открыл глаза.
— Папа!
— Да, да, твой папа. Видишь, я обещал тебе приехать и приехал.
Миша крепко обхватил шею отца руками, прижался к нему лицом.
— Узнал, Мишук?
— Узнал.
Провел рукой по щетинистому подбородку отца.
— Колется. А где борода?
До самого вечера сидели у отца. А когда Наташа собралась уходить, Миша вдруг расплакался.
— Не хочу без папы уходить!
— Мне нельзя, Миша, я должен опять уехать.