Колчаковщина (сборник)
Шрифт:
— О! Где ж документы у него были?
— В заднице!
— Хо-хо-хо!
— Ха-ха-ха!
— Ну те, Иван, к лешему, говори толком!
— Верно говорю. Штучка такая махонькая, вроде пузыречка, меньше наперстка, в свечку копеечную тоньшины… А в пузыречке ленточка, на ленточке все и написано.
— Хо-хо-хо!
— Вот это большак!
— Да уж этот всамделишный!
— Из самой Москвы, товарищи, от самого Ленина.
Трепыхается Иванова борода, сверкают веселые серые глаза.
— Хо-хо-хо! Как
— Хо-хо-хо!
Прерванное необычайным происшествием заседание штаба продолжалось.
— У меня, товарищи, спешное дело, разрешите сделать доклад, — сказал Димитрий.
— Ну-к, что ж, делай.
— О вашем Сизовском восстании донес поп…
— Ах, язва эдакая… А нам и невдомек, куда девался наш попишка.
— Да, да. Вышел из села пешком, никто и не обратил внимания. Из уезда выслали двадцать конных милиционеров, я их встретил вместе с попом верстах в пяти от Сизовки. Показал документы, поверили, приняли за своего. Ну, поп мне все и рассказал. Я уговорил отряд подождать в лесу, пойду, мол, один сначала посмотрю, как и что там у бунтовщиков. Теперь ждут меня назад. Надо, товарищи, обдумать дальнейший план действий.
Мужики задумались.
— Н-да… Живьем бы взять милиционеров, без пролития крови. Двадцать винтовок нам бы шибко годились.
— Хорошо бы, да как. Сами оружия не отдадут.
— Придумать надо — как.
Все с надеждой смотрят на Киселева, — этот не подведет, этот придумает.
Димитрий подробно изложил, как, по его мнению, надо было бы поступить. Штаб к плану Димитрия отнесся одобрительно.
— А на всякий случай, чтобы крепче было, можно гостей и самогоном угостить. У вас самогон есть?
— Еще самогону не быть. Есть.
— Хороший?
— Хо-хо. Да супротив нашего самогону поискать.
— Вкатить бочонок самогону в штаб… Все посты снять… Людей с оружием спрятать…
Лицо Киселева наливается румянцем. Загораются глаза. Резкие отрывистые фразы звучат, как приказания.
— Согласны, согласны!
Иван Бодрых с любовной улыбкой оглядывает Димитрия.
— Товарищи, вношу предложение. Как, значит, товарищ Киселев человек партийный и в этих всяких делах понимает, назначить товарища Киселева начальником штаба.
Молодых восторженно вскакивает с места.
— Верно! Правильно!
Встает и Яков Лыскин. Протягивает Димитрию руку, крепко жмет.
— Как ты, значит… как мы… одним словом — единогласно.
Киселев взволнованно поднялся.
— Спасибо за доверие, товарищи!
К вечеру Димитрий подошел к лесу, где оставались дожидать милиционеры.
— Можно ехать, сбежали бунтовщики. Должно быть, кто успел сообщить.
Отряд выехал из лесу. Впереди отряда Димитрий и старший. Когда въехали в село, было совсем темно. Улица словно вымерла, нигде ни
— Ну-ка, братцы, что в нем?
Окружили бочонок, открыли кран.
— Эге, самогон. И дух скусный.
Как торопились, даже самогон не успели выпить.
Старший принял строгий начальнический вид.
— Не трожь самогон, на военном положении мы! Может, зелья мужики подмешали.
Киселев дружески похлопал старшего по плечу.
— Ничего, по кружечке с устатку можно. Ушли бунтовщики, кого бояться.
Нагнулся к бочонку, нацедил себе кружку, старшему кружку, понюхал.
— Хороший самогон. Чокнемся.
Старшему приятно выпить с хорошим человеком. С улыбкой взял у Димитрия кружку.
— По одной можно.
Крякнул, вытер губы рукавом. Строго глянул на милиционеров.
— Ну, ребята, по одной можно.
Через час из штаба неслись громкие нестройные песни…
…Утром сунулись милиционеры во двор, Как кипятком ошпарило, — торчали перед дверью острые пики, поблескивали штыки.
— Братцы, засада!
Отскочили назад, захлопнули дверь. Все повскакали, бросились к окнам и тотчас же отскочили — внизу, под окнами, торчат пики, поблескивают штыки.
Старший протер глаза.
— Где человек из контрразведки?
— Нет человека. Ночью вышел, не вернулся. Видать, мужики захватили.
Со двора постучали. Старший подошел к припертой изнутри двери.
— Что надо?
— Пустите, переговорить надо.
— Нашел дураков, так и пустили.
— Всурьез говорю, от штаба я, переговоры иметь желаем.
— Как быть, братцы, пустить или не пустить?
— Надо бы пустить, может, на чём и столкуемся.
Чуть приоткрыли дверь.
— Ну хорошо, иди.
В сени вошел Яков Лыскин. С легкой усмешечкой оглядел милиционеров.
— Кто у вас старший?
— Я старший.
— Сдавайтесь. Штаб постановленье вынес, чтобы напрасно крови не лить, вам сдаться. Давайте оружие, вас самих не тронем.
Старший выпятил грудь, строго сдвинул брови.
— А ты кто такой? Я тебя за эти слова к стенке!
Яков Лыскин хмыкнул в бороду и внушительно сказал:
— Я штаб. А что к стенке, так ты, паря, не шибко… Вот, подойди-ка сюда.
Яков взял старшего, как маленького, за руку, подвел к окну, добродушно похлопал по плечу.
— Видал, паря, народу-то? Ну, которых перебьете, так вить не всех же… Тогда держитесь и вы. Живьем не возьмем — вместе с избой сожгем.
Глянул старший в окно. С той стороны улицы торчат из окон винтовки, нащупывают дулами запертых в штабе. У самого штаба по стенкам прижались мужики. Стрельнуть бы изо всех ружей, — нельзя, головы высунуть бунтовщики не дадут.
Старший, скрывая тревогу, отошел от окна.