Кольцо с бирюзой
Шрифт:
— Ему нужно было серебро. Он посмотрел на серебро в моем кольце, — Шейлок повернул руку и подставил бирюзу свету свечи, — но камень показался ему некрасивым. В конце концов я отдал ему все, что было у меня в кошельке, и он отпустил меня. «Из-за моей святой любви к ближнему!» — сказал он. Когда другой вышел на улицу помочиться, а может, за бананом для своего святого брата, он сунул монеты в карман. — Шейлок возмущенно покачал головой. — Ни у кого из них нет ни крупицы доказательств против меня.
— Но что-то привело их к тебе, — испуганно сказала Лия. — Может быть, это из-за меня? Из-за того, что твоя жена ходит в покрывале…
Шейлок
— Нет. Многие женщины-христианки тоже ходят под покрывалом. За новообращенными всегда наблюдают. Такое случалось и раньше.
Лия вытаращила на него глаза:
— С тобой?
— С другими. Пару раз в году Святое Братство пытается запугать нас таким образом. Двоюродного брата моего отца, Асира, прошлой зимой забрали во время завтрака и целый день продержали в помещении недалеко от Алькасара. Ему завязали глаза, поэтому он не знает точно, где находился, но, поскольку идти пришлось в гору, он и решил, что был именно там.
— Что они с ним сделали?
— Били по лицу, дергали за бороду, называли его убийцей Христа. Потом снова свели вниз по холму и бросили на площади Майор в Шаббат. Они играют с нами, Лия. Мы не даем им никаких поводов.
— Аутодафе — это не игра. Теперь четверо мужчин лишены всего, кроме санбенито, и они будут носить их три года, хотя ничего не сделали. За то, что ели куриные сосиски, любовь моя!
Шейлок молча поцеловал ее в затылок. Через некоторое время он сказал:
— Это притворство дается мне с трудом. Для Хайма и даже для моего отца, Гоцана, это — игра, игра, в которую их заставляют играть и в которую они очень хотят выиграть. — Он пожал плечами. — У каждого свой путь. Для меня сказать что-нибудь, чего я не думаю…
— …это оскорбление. Я тебя знаю, Шейлок. Я знаю.
Он стиснул кулак.
— Мы, семья Бен Гоцан, были испанцами еще до того, как мавры стали править Андалузией. Восемьсот лет в Ламанче, а они называют нас чужаками! Спустя десятилетия после Изгнания еще казалось, что мы сможем и дальше жить как раньше, но становилось все хуже! Кольцо сжимается. Почему? Лютеране вызывают панику у епископов, может быть… они боятся, что церковь будет стерта в порошок.
Лия озабоченно посмотрела на него. Глаза его потемнели. Она поднесла его кулак к своей груди, разогнула его сжатые пальцы и поцеловала перстень. Он слегка улыбнулся ей.
— Ах, Испания! — сказал он. — Сухой воздух порождает фанатиков. Временами я думаю, не отправиться ли нам на восток — ты, мой отец и я. Прочь из Европы или, по крайней мере, из Иберии. В Италию, например.
— Где папа живет?
— Не в Рим. Хотя Рим, может быть, и не хуже Толедо. Нет, дальше на север. Есть районы Италии, где мы могли бы поселиться. Места, где государство отвергает власть папы, потому что она мешает коммерции. — Он задумался. — Места, где инквизиция побеждена.
Италия. Лии вспомнилась маленькая золотоволосая девочка и ее отец в плаще, подбитом мехом, покупавшие клинки и странные ларцы у старого оружейника и говорившие с акцентом той страны. Она посмотрела на кольцо Шейлока и ласково коснулась его, вспоминая, как маленькая девочка, которой, без сомнения, понравился яркий синий камень, схватила его, но потом великодушно вернула владельцу.
Она тряхнула головой, чтобы вернуть свои мысли к настоящему.
— Но как же мы можем уехать в Италию или куда-нибудь еще? — спросила она Шейлока. — Король Филипп запретил испанским евреям, обращенным в христианство,
— Богатства, — горько закончил Шейлок. — Как и церкви нужны наши десятины. Вот они и посылают своих священников с обезьяньими лицами, заставляя нас из страха становиться хорошими христианами. Глупцы!
Лия вздрогнула, представив своего мужа в рваной рубахе, с ножом, приставленным к его груди глумливо ухмыляющимся святым братом.
— Ах, у Сантьяго…
— Сантьяго? Он наш друг?
Лия слегка ущипнула Шейлока.
— Благодарение Хашиму, что у тебя не было с собой молитвенника!
— Да, — сказал Шейлок, выпрямляясь и спуская ее с колен. — Какой ангел заставил меня сегодня оставить его дома? Но, Лия, они слишком тупы, чтобы понять, что это — древнееврейский, даже если бы увидели его.
— Не все они такие тупые, — заметила она, направляясь к столу и снимая крышку с блюда с moros у cristianos [29] , черные бобы и белый рис.
29
Мавры и христиане (исп.).
— Не все, — согласился он. — Есть очень умные церковники. — Он нахмурился, задумавшись. — Должно быть, они евреи.
Лия слышала насмешки у них за спиной, когда они склоняли головы в соборе: «Евреи. Марраны…»
— Маррано, — проворчал мясник, торгующий свининой, вслед Шейлоку, когда они проходили мимо его прилавка на площади де Аюнтамьенто.
— Интересно, — сказал Шейлок, оборачиваясь, — почему вы называете меня свиньей, если я не ем эту гадость? Вы же, наоборот, едите, и, если правильна поговорка: «Мы то, что мы едим…»
— Ш-ш-ш… Бенито! — шепнула Лия. — Осторожнее!
— Он просто злится, — сказал ей Шейлок, когда они отошли. — У торговца свининой сильно страдает кошелек. Торговля падает благодаря привычкам избранных.
Краем глаза Лия заметила, как мясник у них за спиной делает знак от дурного глаза.
— Этот мужчина все отрицал, — сказал епископ Квирога. — Он ни в чем не признался. — Епископ задумался, барабаня своими длинными пальцами. Потом сказал: — Эти насильственно обращенные в христианство испанские евреи совсем не то, чего мы хотели бы. Вынужденный христианин верит губами, но не сердцем. Иудеи, магометане или лютеране каждый возвращается к своей старой вере, как собака к своему дерьму.
— Если это столь безнадежно, зачем так усердствовать в пытках? — спросил отец Бартоломео, сидевший, сложив руки, у стола епископа, усеянного бумагами. Лицо маленького тихого священника пылало гневом. Он посмотрел на митру епископа, которая стояла перед ним на столе. В ее фасоне ему виделись высокие издевательские колпаки обвиненных еретиков на площади Сокодовер. Он закрыл глаза. — Зачем, монсеньор епископ?
— Чтобы спасти их души или, если это не получится, дать пример остальным. — Квирога воздел руки. — Они — отрава, эти еретики! Я сам видел книгу, которая привела к сожжению лютеран в Севилье: «Образ Антихриста». Хорошее название. Книга предназначалась священнику-еретику, а попала к доброму католику с таким же именем! Можете представить себе его ужас, когда он увидел на фронтисписе гравюру, изображающую папу, преклоняющего колена перед Сатаной?