Кольцо с бирюзой

Тиффани Грейс

Но Себастьян де ла Керда сомневался в набожности Лии. Он не разрешил бы ей пойти к вечерней мессе в этот вечер, даже под бдительным, как он думал, оком ее служанки. В Алькасаре, где он общался с городскими правителями, до идальго дошли слухи, что его дочь видели разгуливающей по улицам старого еврейского квартала. Несмотря на дымку своего привычного опьянения, де ла Керда испугался и заподозрил что-то вроде правды: ей не хватает Серафины, и, ища пути в иудейский квартал, она разыскивает мать, которую потеряла. На самом деле на поиски Лию побуждали не только воспоминания о матери, но и прошлое, стоявшее за Серафиной, за Сарой, — имя, от которого отреклась ее мать.

Лия не думала, что ее мать когда-нибудь полностью понимала то, чего теперь хотела Лия. Она искала еврейство, которое мать отбросила, как жемчуг, о цене которого не догадывалась.

Ее отец видел только, что теряет дочь, так же как начал терять Серафину еще до ее смерти, когда она стала отворачиваться от его поцелуев и оставляла его постель холодной, сидя у стены и бормоча свои молитвы на ладино. То, что Лия ходила в еврейский квартал, бесило его. Ему хотелось бы выдать дочь замуж за идальго, хотелось бы, чтобы у нее, Елизаветы де ла Керды, было два христианских имени. Поэтому он запретил ей выходить из дому. Очень кстати, что она будет дома. Ведь сегодня вечером он устраивает банкет.

Лия знала о его намерении. Тщетно умоляла она, чтобы ей позволили не присутствовать на празднестве. После ужасной ссоры с отцом — хотя двери были закрыты, громкие голоса заставили служанок побледнеть — Лия поднялась в свою комнату, откуда часом позже появилась, одетая в шелка и великолепное жесткое, царапающее жабо, ее темные волосы украшали бриллианты. Она спустилась по лестнице и встала рядом с отцом — спина прямая, темные глаза пылают гневом.

Все утро в эту пятницу конюхи и служанки, повара и кондитеры были заняты приготовлениями к банкету, и когда наступило семь часов, зажгли факелы и камины и, гости начали съезжаться. Среди прибывших гостей был и аристократ из семейства де ла Фуэнте. Двадцати пяти лет, длинный и с длинными пальцами, младший сын младшего брата, он пришел в восторг от сердитых глаз дочери де ла Керды, к тому же ему кружила голову мысль о ее богатом приданом. Лия танцевала мориску с молодым человеком и улыбалась гостям отца. Потом вернулась в свою комнату, не сказав никому ни слова.

В своей спальне Лия сорвала ужасное жабо, которое ее служанка молча подняла с пола и повесила в другом помещении, рухнула на свои белые полотняные простыни и зарыдала от обиды, думая о застолье в Шаббат и о руках Шейлока Бен Гоцана.

* * *

Два дня спустя Себастьян де ла Керда развел руками, возмущаясь упрямством дочери, и отправился на свою ферму в сельской местности Ламанча, взяв с собой арбалет для охоты на куропаток. Лия подумала: ему повезет, если в таком состоянии он попадет в овцу, но обрадовалась отъезду отца. Он выехал в полдень верхом, сопровождаемый четырьмя слугами на ослах, нагруженных подушками, сластями и бочонками с ламанчским вином. Через два часа Лия уже стучалась в ворота Аструги.

Их открыл ее двенадцатилетний двоюродный брат, Аарон, руки которого были черны от сапожного крема.

— Держись подальше от меня, — весело сказала Лия, протискиваясь мимо него. — Вчера я послала свою женщину с запиской, в ней говорилось, что я приду сегодня. Твоя мать ее получила?

— Я сам ей ее передал! — крикнул Аарон ей в спину. Но она его не слышала, потому что услышала резкий, сухой смех, доносившийся из открытого окна в передней комнате ее тети, выходящего в общий двор. Целых десять ночей она мечтала об этом смехе, крутясь на простынях в своей постели.

Лия нервно скрестила руки и застыла на месте, наблюдая, как ее дядя Ройбен, сидящий на лавке перед домом, чинит подметки.

— Господи,

как солнце палит! — пробормотал он и коротко поднял руку в приветствии, потом опустил ее, чтобы придержать сапог на деревянной колодке и забить гвоздь в каблук. Цыплята клевали корм у его ног.

В дверях появилась Аструга.

— Лия! — воскликнула она. — Лия! — повторила она. — Не стой там, как дурочка. К тебе тут молодой человек пришел.

* * *

С этого дня только кухня ее тетки да внутренний дворик стали местом, где она могла видеться с Шейлоком. Вечерами или во время полдневной сиесты, если им обоим удавалось встретиться, они сидели за широким теткиным столом из кедровых досок, и Аструга, улыбаясь, изо всех сил старалась не замечать их; или они стояли, прижавшись друг к другу, под тонким лимонным деревом.

Однажды они встретились в тени собора, когда Лия, перекрестившись, вышла с ранней мессы. Шейлок стоял под аркбутаном [18] , насмешливо щурясь на тяжеловесное священное сооружение.

18

В готической архитектуре аркбутан — наружная каменная полуарка.

— Что ты сегодня делал? — спросила она, задохнувшись от радости, и взяла его крепкую руку.

— С рассвета ткал шерстяные накидки.

Мимо прошли две сестры ордена Святой Каталины, похожие на летящих ворон в своих развевающихся от ветра одеяниях.

Шейлок понизил голос и махнул рукой в сторону бокового входа в церковь.

— Мой отец обычно входил туда с кучей риз для священников, а выходил с мешком серебра.

— Обычно входил?

— Пока епископ не стал настаивать на законе о чистоте. Наша кровь недостаточно чистая, чтобы нам позволили служить церкви.

— Ткать ризы?

— А также делать восковые свечи. Отливать потир [19] из десяти фунтов золота. Жениться или выходить замуж за христиан. — Иронический голос Шейлока стал сухим. — Так мы лишились денег.

Они прошли мимо ряда изможденных бедняков, собравшихся у ворот дель Моллета, которые тихо зашаркали к дверям церкви за ежедневной раздачей хлеба. Шейлок и Лия ускорили шаги, когда священник подошел к двери со своей корзинкой. Немного дальше, на улице Святой Изабеллы, они прошли мимо мавританской девочки лет девяти, которая, как и они, направлялась к рыночным прилавкам на площади де Аюнтамьенто. Она с любопытством взглянула на них и ослепительно улыбнулась им обоим. Но Лия и Шейлок были настолько поглощены друг другом, что не заметили дочери оружейника Хулиана дель Рея.

19

Потир — литургический сосуд для освящения вина и принятия причастия — чаша на высокой ножке.

— Но священники считают вас достаточно чистыми, чтобы служить в соборе, — сказала Лия, так же иронично, как и Шейлок. — И чтобы приносить вашу десятину.

— Да, хотя, делая то и другое, я становлюсь менее чистым. Так же, как когда ем трефное.

— А… неправильную пищу. Мясник должен все осушать от крови, шо…

— Шохет, да.

— И ты никогда не должен есть свинину и вкусных вареных раков, а во время вашей Пасхи хлеб пекут плоский и безвкусный, как будто для того, чтобы не раздулись ваши прекрасные желудки! Евреи считают, что они лучше всех!