Кольцо с бирюзой
Шрифт:
— Не поклоняйся богам людей, которые вокруг тебя. «Бойся Господа и соблюдай заветы Его». Так гласит Дейтерономия, пятая книга Моисеева, и так гласит свиток внутри коробочки, это и есть мезуза. «И вы должны написать законы на косяке двери вашего дома…» — это тоже из свитка.
— На древнееврейском звучит лучше, Гоцан, — заметил другой мужчина, хлебая суп.
— Возможно, наш еврейский устарел, — сказал Гоцан. Его сын, Шейлок, сидевший рядом с ним, подмигнул Лии, по крайней мере так ей показалось: это было настолько неожиданно, что она не знала, можно ли себе верить. Она улыбнулась ему, потом опустила глаза, внезапно
Тетя Лии подтолкнула ее локтем и показала на мальчика, который уже повернулся к ним спиной, обслуживая других, поэтому Лия не смогла увидеть его лицо.
— Ты должна это знать, — шепнула Аструга. — Я тебе говорила, что в Шаббат от рассвета до заката даже женщины работают как можно меньше. Этого мальчика наняли, чтобы он выполнял ту работу, которую мы делать не можем: готовить, зажигать свечи, убирать со стола, после того как мы поедим. Его зовут Сантьяго Мендоса. Назвали его так в честь апостола Иакова, Сантьяго Матаморосы, покровителя христианской Испании, чтоб у него язык отсох.
— Но почему Закон позволяет мальчику делать работу по кухне, если он не позволяет делать ее вам? — спросила Лия.
— Парень вроде бы христианин, хотя люди слышали, как он бормотал, будто ни во что не верит. Его отец был еврейской крови — погонщик мулов из Авилы, по крайней мере так сказала ему его мать. Она была христианская zona, проститутка, не шикарная, не из «Дома Венеры», а жалкая женщина с улиц за городскими стенами. Она била Сантьяго, когда ему было три, а в четыре вышвырнула из дома, считая, что он достаточно большой и должен выпрашивать себе на хлеб.
— Бедняжка! — вздохнула Лия.
— Гоцан увидел его спящим под стеной собора и пожалел. Ни один ребенок не должен быть без отца, какой бы крови он ни был, говорит Гоцан Бен Элизар. Он стал иногда доверять мальчику дела вроде этого, его нанимают убирать и другие добрые люди в городе. Мы ему доверяем. Он проявил себя как честный парнишка, доброжелательный и преданный нам, хотя он и не живет с Гоцанами. Он не еврей, но в нем есть еврейская кровь. — Голос у нее стал злой. — Не чистокровный, по королевским законам. Из-за этого он не может выдать наши собрания Святому Братству, не выдав себя. Как он живет от пятницы до пятницы, я не знаю.
«Как он живет…» Лия задумалась о том, как живут все собравшиеся в Шаббат за этим столом: произносят ли ежедневно молитвы и выполняют ли ритуалы, о которых она немного узнала от семейства Селомо. Она не решалась есть, не зная правил, и наблюдала за остальными, особенно за женщинами, чтобы посмотреть, как они управляются со своей едой.
— Не волнуйся так! — пробормотала Аструга, понаблюдав за ней. — Выпей вина. Ты учишься. Когда в следующий раз придешь к нам в дом, я расскажу тебе о наших священных днях. Начнем
— Что мы празднуем в этот день? — шепнула Лия.
— Что нас не убили. Как и в большинство других праздников. — Сухой голос молодого Шейлока Бен Гоцана заставил ее подпрыгнуть. От удивления, что ее подслушали, Лия выронила ложку и быстро взглянула на него, ощутив волнение. Но он склонился за спиной отца, передавая бутылку с вином, и она не могла видеть его глаза.
— У нас бывают и другие празднества, не только эти, — с шутливым возмущением проговорила тетя, но, заметив, что Лия слушает ее вполуха, Аструга улыбнулась, потрепала племянницу по руке и отвернулась поболтать со своим соседом.
— Они жгут евреев в Сарагосе, — вступил в разговор мужчина, сидящий слева от Лии, сбрызгивая краюшку хлеба оливковым маслом. Она уставилась на него.
С противоположного конца стола прозвучал отрывистый, хриплый смех Шейлока Бен Гоцана, и Лия снова взглянула на него. Его как будто развеселило только что сказанное розоволицым мужчиной, которого звали Хаймом. Шейлок положил руку с бокалом вина на край занавешенного окна позади себя. Другая его рука спокойно лежала на льняной белой скатерти. Пальцы у него были твердые и широкие.
Почувствовав взгляд Лии, он внезапно посмотрел на нее. Какое-то мгновение она выдерживала его теплый взгляд, потом в замешательстве уставилась в свою тарелку.
— Отец Хайм, — окликнул розоволицего мужчину кто-то из сидевших на другом конце шумного стола, — можно мне прийти к вам в воскресенье, признаться, что я только что принял причастие?
— А почему нет? — отозвался Хайм. — Но сначала подумай: мое наказание прочитать десять раз «Аве Мария» поможет тебе понять свой долг перед Богом или ввергнет в новые неприятности?
— Нам потребуется маймонид [14] , чтобы ответить на этот вопрос, — бросил Дэниел. Все засмеялись, кроме Лии, которая гадала, будет ли здесь маймонид в следующую пятницу. — Талмуд позволяет ложь во спасение жизни, — философски добавил Дэниел. — Молясь Непорочной Деве, в которую вы не верите, вы лжете, но это спасает жизнь. Вашу.
— Барух — холостяк, он не рискует семьей, — заметил Шейлок, смеясь. — Но остается ли закон Талмуда таким добрым, если кто-то лжет только ради спасения своей собственной жизни, отец Хайм?
14
Маймониды — последователи еврейского философа Моше Бен Маймона (1135–1204).
— Ах, — проговорил понимающе Шломо, помахивая пальцем. — Ах.
«Разве этот человек может на самом деле быть священником? — удивилась Лия.
Заметив смущение на ее лице, жена Дэниела, Рахиль, пояснила Лии:
— Это единственный священник для евреев. Его зовут Лопе, хотя втайне его зовут Хайм, и он один из правоверных.
— Нам всем нужно бы иметь священника в семье! — Гоцан хлопнул сына по плечу.
— Не меня, — бросил Шейлок.
— Если не ты, то кто? Священник может выслушать на исповеди наши проблемы и посоветовать, что нам делать. И если ему повезет найти доброго друга из настоящих, старых христиан, вроде отца Бартоломео, они между собой присмотрят за тем, чтобы все еврейские свадьбы проводил тот, кто нужно.