Колдовской отведай плод

Синегорская Натали

Сторож — на сей раз он принял вид кукушки — все еще куковал.

Привычно шлепнув сторожа по башке, я повернулась к подруге, которая зашла в квартиру вместе в Гвейном вслед за мной:

— Данни, стучала в квартиру ты?

Она уставилась недоуменно:

— А какая разница?

— Сначала ответь.

— Ну, я. И что?

Странно. На Данни сторож должен не куковать, а кукарекать, приняв вид бравого петуха, а не серой невзрачной птички.

— Не пойму, что произошло со сторожем, —

пробормотала я.

— Да он у тебя всегда заедает.

Заедает — да, но еще ни разу он не спутал Данни ни с кем другим.

— Вы едете или нет? — подруга начала сердиться. — Мира, бери вещи!

Когда Данни сердится, она разговаривает рублеными фразами и чаще всего глаголами в повелительном наклонении.

Я схватила приготовленную сумку, приподняла и тут же уронила обратно. Интересно, почему она такая тяжелая?

— Сдвинься, — буркнул Гвейнард.

Он оттер меня плечом, легко подхватил сумку и понес к выходу.

— А правда Гвейн немножко волшебник? — подмигнула мне Данни.

— Угу, — буркнула я.

— Это не он, — с нажимом прошептала подруга, косясь на дверь. — Это не он вызывал тебя ночью.

— Да, я уже почти поверила. Вызывал не он. Зато машину водит поистине волшебно, ты права.

— Нормально он водит, — начала заводиться Данни. — Что ты хочешь от человека, который сел за руль совсем недавно? Ты бы, наверное, сама не лучше ездила!

Она попыхтела немного, остывая, потом порылась в карманах, вытащила из одного здоровенную связку и протянула мне:

— Держи. Кажется, здесь ключи от всех комнат. У Сварта с женой тоже есть почти ото всех — ей ведь приходится делать уборку. А это папочкин экземпляр. Я говорила, что настроила ключи на тебя?

— Кажется, да, — неуверенно ответила я.

Связка оказалась не только здоровенной, но еще и увесистой. Хо-хо, значит, я стала полновластной хозяйкой замка, хоть и временной! Могу стащить несколько артефактов. Или, наоборот, подкинуть что-нибудь лишнее.

Тут у меня появилась сумасшедшая идея, и я решила ее озвучить:

— Может, твой волшебник сможет утрамбовать рояль и запихнуть его в быстроходку? Вдруг кто-нибудь из наследников его захочет?

Данни обалдело уставилась на меня. Спросила:

— Кого захочет? Волшебника?

— Я вообще-то имела в виду рояль, — спокойно пояснила я. — Что, если кто-то из наследников захочет его в качестве доли?

Данни уставилась на меня изумленно:

— Мира, ты шутишь? Во-первых, это подарок. Не только от меня, но и от покойного папочки. Помню, он однажды обмолвился: никогда не забуду, с какой страстью и обожанием Мира смотрела на инструмент.

Я внутренне содрогнулась и не стала уточнять, что это была вовсе не страсть, и уж тем более не обожание, а самый настоящий ужас. Упомянутый папочка заставлял меня разучивать песенку «Три мага раннею порой». Ее считали не то,

чтобы запретной, но весьма неприличной. И не только из-за упоминания магии и волшебного порошка — содержание песенки определенно нуждалось в цензуре. Я не посмела ослушаться и, хоть и без большого удовольствия, по полдня сидела за роялем и стучала по клавишам, в то время как Данни со своей старой нянькой и садовником Свартом гуляла по окрестностям замка. А я томилась в компании старого угрюмого Макер-тота, который под мое бренчание бормотал слова песенки:

— Три мага раннею порой

Отправились на луг.

Сожрал могуллия второй,

А третий сгинул вдруг.

— А где первый? — наконец не выдержала я.

— Что? — нахмурился старик.

— Почему в песне поется про второго и третьего магов, а про первого — нет.

Он ухмыльнулся:

— Первый в уме.

— Где?! — я испугалась не на шутку. Не съехал ли старина Макер-тот с катушек? Как целый маг может поместиться в уме? И вообще — каким образом там оказался?

— Эх, вы, поколение безмагов, — вздохнул хозяин замка. — Не знаете элементарных вещей. Не помните заветы предков. Первый маг — это всегда Улия. Он находится с нами, в нас, направляет наши действия, следит мудрым взором.

— Маго-взором? — спросила я.

— Что? — брови Макер-тота полезли на лоб — Что ты знаешь о маго-взоре?

Тут я очень испугалась. Не надо было этого говорить, ох, не надо. Поэтому усиленно замотала головой:

— Ничего, совсем ничего.

Он принялся меня разглядывать, и я, сама не знаю как, поняла — смотрит маго-взором. Голова заболела. Представился Улия в уме. Любопытно, что он там забыл? Хоть он и первый, но в моей голове ему делать нечего.

Много позже стало ясно — это всего лишь фигура речи. Но в тот миг я отчетливо представила невысокого худощавого человечка, сидящего среди мозговых извилин и читающего книгу.

— Надо же, — произнес наконец Макер-тот странно изменившимся голосом, хрипловатым и немного севшим, — никогда бы не подумал, что ты… нормальная. А скажи-ка мне вот что… Про маго-взор тебя ведь предупреждали?

Я машинально кивнула, и только после этого сообразила, что выдала себя окончательно и бесповоротно. И когда только я научусь сначала думать, а уже потом мотать головой?

— Не стану допытываться, кто одарил тебя столь драгоценным даром, но поступил правильно. А я, гм, нет. Увы, прошедшего не воротишь. Играй. Песня дурацкая, но иногда и дурацкие песенки могут в жизни пригодиться.

Мы прозанимались еще немного, а потом пришло сообщение от мамы. Она тяжело заболела, и мы с Данни вернулись в город. Я так и не доучила песенку «Три мага раннею порой», о чем, впрочем, нисколько не жалею.

Все это я вспоминала, глядя на рояль, черного монстра, занимающего половину гостиной.