Колдовской отведай плод
Шрифт:
Определенно, кто-то врет.
И что вообще это за агрегат такой, скажите на милость?
— Такие бывают? — спросила я.
— Чего только не бывает, — туманно ответил Гвейн. — Взять хотя бы вас с моей хозяйкой. Вы такие разные, однако как-то дружите.
Вот уж его нисколько не касалось наша дружба! Пока я пыталась придумать язвительный ответ, быстроходка подпрыгнула и нервно рванула вперед, словно лощадь, подстегнутая кнутом и острыми шпорами. Какой-то поздний пешеход в ужасе шарахнулся в сторону.
— А
Я закашлялась. Ничего так признание! С чего бы вдруг он его сделал? Настойчивые советы Данни обрабатывать меня на полную катушку? Или он пытается загладить предыдушее высказывание?
И только сейчас я почувствовала: на пальце что-то мешается.
Ну, конечно! Кольцо непостижимым образом выбралось из кармашка плаща, куда я его засунула, и умудрилось нацепиться на средний палец правой руки. Наверное, это произошло, когда я отправилась переодеваться.
Я попыталась стащить кольцо. Куда там! Видимо, артефакт заговорен на меня. Ну, Данни, ну, погоди! Ладно, приеду, сниму с помощью мыла.
— Спасибо, — холодно сказала я и решила сменить тему. — Давно водишь быстроходку?
Машина вильнула и чуть не снесла фонарный столб.
— Второй день, — ответил Гвейнард, уворачиваясь от невесть откуда выскочившей торговой будочки. — По-моему, получается неплохо. И, знаешь, удовольствий масса.
Магический патруль, только что вывернувший из-за угла, поспешил скрыться за палатку одноотцовцев. Пикетчики в это время натягивали очередной плакат, но, заметив летящую на них машину, бросили работу и присоединились к патрульным.
Увернуться от палатки в нашем случае было практически нереально. И все же ему это удалось. Ну, почти удалось.
Кажется, в рухнувшей палатке кто-то был. Потому что ругань и гневные крики долго еще не стихали. Причем орали как маги, так и пикетчики. Увы, родной город прощался со мной если и со слезами на глазах, то слезы эти не были признаком огорчения. Утешало одно — быть может, обрушенная нами палатка примирит магов и одноотцовцев.
Через четверть часа забылись и палатка, и гневные крики, поскольку мы почти выехали из столицы, а Гвейнард и не думал сбавлять скорость. Лучше бы Данни подарила мне вместо кольца что-нибудь от морской болезни, поскольку очень скоро каменная мостовая кончилась, и начались рытвины и ухабы. Я, с трудом переносившая качку, уцепилась руками за переднюю панель. Вот лихач.
— Кто? — неожиданно спросил водитель.
— Что — кто? — не поняла я.
— А, нет, ничего. Мне показалось, ты что-то сказала.
— Неужели?
— Я же говорю, показалось. Все, проехали.
Я оглянулась по сторонам:
— Что проехали?
Он усмехнулся:
— Так говорится: проехали — значит, тема закрыта.
Я вспомнила рассказ Данни о Гвейнарде и о его странных словечках. Спросила:
— Никогда
— Ну… — он замялся. — На моей родине.
— Так ты не местный? — удивилась я. — Невероятно! Я ни разу не встречала иностранцев. У нас они, как ты сам понимаешь, редкость. А откуда приехал? Из Ещечегойта или Нудании?
— Ну да, — кивнул он.
— Что — ну да?
— Из Ещечегойта.
— Ясно.
На самом деле, ничего не ясно. Подруга услужливо подсунула мне… кого? Недотепу-чеготянина? Она хоть проверила, ориентируется ли он на местности, да еще и в темноте?
— Слушай, э-э-э… Гвейнард, а ты уверен, что сможешь найти дорогу к яблочному дому?
— К чему? — озадаченно спросил он.
Ну вот, началось!
— Яблочный дом — очень четко, будто для маленького ребенка, сказала я, — это конечная цель нашей поездки. Поэтому, представь себе, мне очень-очень интересно, сумеем ли мы туда добраться.
— Хм-м-м, — задумчиво протянул Гвейн, — а мне казалось, мы едем в какой-то замок.
Он издевается, что ли? Спокойно, Мира, спокойно.
— Это и есть замок. Раньше он принадлежал третьему отцу Данни, моей подруги и твоей хозяйки.
— Так бы сразу и говорила. Дорогу я найти смогу, не сомневайся, — сказал Гвейнард очень уверенно, и эта его уверенность вселила в меня еще большее сомнение в правильности выбора водителя. — А почему третьему отцу? Ты, наверное, хотела сказать — отчиму?
Да что ж это такое, в самом деле? Я еще могу понять Данни, у которой элементарно не хватило времени, и она не успела поведать своему новому работнику, из-за чего замок Макер-тота мы назвали яблочным домом. Но назвать папу шесть-девять отчимом! Это переходит всякие границы!
— Я сказала именно то, что хотела. При чем тут отчим? Макер-тот был ее третьим отцом. Отцом, понятно? А не отчимом.
— То есть, у твоей подруги было три отца? — каким-то очень странным голосом спросил Гвейнард. — Интересно девки пляшут.
— Три?! Гвейн, ты откуда такой взялся, а? У Данни, как и у всех нормальных данетян, пять отцов! И при чем тут танцующие девушки?
— Сколько-сколько? Пять?!
Гвейнард, кажется, был поражен до глубины души. Некоторое время он молчал. Потом спросил осторожно:
— А мама? Надеюсь, мама у нее одна?
— Да почему одна-то? Тоже пять.
— Пять мам, — проговорил он тихо. — Пять мам. Интересно, как такое возможно с точки зрения биологии, а? Или это местная идиома?
— Какая еще идиома? — нет, ну откуда взялся этот остолоп? — Слушай, ты, наверное, жил в глухомани? Или в горах? Ещечегойт ведь горная страна. Нигде не учился, про пятиотцовство слыхом не слыхивал, так?
— Примерно, — кивнул парень, завернув такой вираж, что я едва не прикусила язык. — Хотя лучше было бы сказать — знал, да забыл.