Колье госпожи де Бертлен
Шрифт:
– Извольте, Ваша Светлость – ответил Ефим, помешивая кашу черпаком.
Владимир Александрович сел на стул, стоявший у рабочего стола:
– Скажите, Ефим Андреевич, как Вы можете охарактеризовать свою хозяйку?
Дворецкий вздохнул, зачерпнул каши и снял пробу. Не удовлетворившись, он долил в кастрюлю молока и продолжил мешать:
– Я не привык обсуждать хозяев, Ваша Светлость
– А я не базарная баба, Ефим Андреевич
Ефим Андреевич помолчал, обдумывая ответ, а после добавил ещё молока и заговорил:
– Вы же знаете, что Луиза Евгеньевна не
Воротынский кивнул.
– Она ведь даже не дворянка – продолжал дворецкий – Её отец – родом из какой-то глухой французской деревни, из семьи то ли свинопаса, то ли пахаря. Она выбилась из грязи в князи только по милости Божией. Так ведь она же ещё и католичкою была. Пришлось перед венчанием её ещё и в православие крестить. Но, Императриц крестят и эту распутную крестили. Детишек она не жалует. А им мать нужна. Самому старшему мальчику – Мише, только-только шесть лет исполнилось. У всех остальных в год разница. Вот Настасья с ними день и ночь сидит. Да и Павла Митрича она токмо за деньги любит. Ежели бы он ей все энти кольца да бусы не покупал – стала бы она с ним жить? У ней цельная комната одних энтих цепочек. Зайтить тудой страшно. Всё блестит, сверкает, как в храме каком-то
– А что Вы можете сказать на счёт её окружения? Кто-нибудь из гостей, бывших в пятницу в доме, вызвал у вас подозрение?
– Ну… была одна эдакая мамзелька. Подруга хозяйкина. То ли Желизелла, то ли Жулизела…
– Жизелла?
– Вот-вот. Тож по-русски не гу-гу. Всё вилась вокруг да около хозяйки. А она тоже хороша – вышла к гостям, как ёлка рождественская. А после хозяйка энту мадам повела в свою сокровищницу, хвастаться. Вышла та с глазами, как у кошки на колбасу
– Вы считаете, что она могла украсть колье?
– Да такая не только колье, а цельный диван могла бы вынести за милую душу…
– А что на счёт служанки Луизы Евгеньевны?
– Люська-то? Нет, это Вы не верьте, Ваша Светлость. Она ещё ребёнок совсем. По-русски знает. Глупенький ребёнок ещё. Ничего она украсть не могла
– Хозяйка не очень беспокоится за свою служанку, не так ли?
– Она вообще не за кого, кроме своих драгоценностей не беспокоится. Это Павел Митрич благодетель, а она любит только своё отражение
Воротынский встал со стула:
– Благодарю Вас, Ефим Андреевич. Вы мне очень помогли. Если у меня возникнут ещё вопросы, я непременно к Вам обращусь
– Обращайтесь, Ваша Светлость, всегда рад помочь
Владимир Александрович вышел из кухни, прошёл в прихожую и поднялся в общий зал, где встретил Павла Дмитриевича, идущего из своего кабинета со списком.
– Составил? – спросил Воротынский, протягивая руку за бумагой.
Ахматбей пробежал глазами по фамилиям и протянул список брату:
– Да. Все, кто был в тот вечер
Владимир Александрович сел на канапе, положив ногу на ногу, и принялся читать:
– Ахматбей Пётр Иванович, Ахматбей Лев Иванович, Ахматбей Владимир Семёнович, Дурнов Павел Петрович, Жизелла Гроссо, Максимилиан Дельмас, Пётр Фёдорович Ольденбургский, Карл Фёдорович Грот, Николай Алексеевич Шаговской, Валентин Михайлович
– Жизелла Гроссо – подруга Лили, а Дальмас – её двоюродный брат
– Никто из них по-русски не говорит?
– Нет
Владимир Александрович ещё раз просмотрел список, а затем сложил его и положил во внутренний карман:
– Луиза Евгеньевна скоро вернётся?
– Возможно. Она любит повертеться у модистки перед зеркалом
– Скоро же она забыла о своей пропаже… – со вздохом заметил Воротынский.
– Да что ты, Вова – Ахматбей поставил стул напротив канапе и сел на него – Она в глубокой депрессии
Владимир Александрович скептически посмотрел на брата и вновь вздохнул.
– Правда – добавил Павел Дмитриевич.
Воротынский покачал головой и повернулся к окну, слегка отодвинув двумя пальцами тюль.
Когда часы пробили одиннадцать, к дому Ахматбея подъехали утеплённые белоснежные сани с вензелями и бронзовыми цветами, запряжённые тройкой белых орловских рысаков. На запятках, не смотря на мороз, стояли два лакея, облачённые во французские платья XVIII века и в треугольных шляпах с вышитыми мехом полями. Когда сани остановились, один из лакеев отворил дверь, и на мощёный тротуар ступила своими ярко-красными, на деревенский манер, высокими сапогами, одетая в соболей, песцов, бобров и куниц, совершенно безвкусно скомпонованных в единый наряд дама, с надменным, равнодушно-властным взглядом. Это и была Луиза Евгеньевна де Бертлен, ныне княгиня Ахматбей. Второй лакей выгрузил из саней около десяти самых разнообразных коробок и свёртков, каким-то волшебным образом умудрившись их уложить в одну башню на своих дрожащих от холода руках, и занёс всё это в дом, сразу после того, как княгиня провояжировала в услужливо распахнутую перед ней другим лакеем дверь парадной особняка.
– Отнеси покупки ко мне. Осторожно! – по-французски задребезжал женский голос из передней.
– Да, княгиня – ответил по-французски лакей.
Луиза Евгеньевна, невысокая, смуглая брюнетка, похожая больше на цыганку, с чёрными, по-арабски подведёнными глазами и накрашенными ярко-красной помадой губами, вошла в гостиную и, не поздоровавшись с гостем, слегка небрежно поцеловала вставшего со стула мужа в лоб, отчего у него остался красный след.
– Здравствуй, Поль. Кто это у нас в гостях? – спросила она, вытирая платком след со лба Павла Дмитриевича.
– Вы могли бы спросить у меня самого, мадам. Тем более, что мы с Вами уже много раз встречались – вставил по-французски князь, не дожидаясь ответа Ахматбея на вопрос жены.
Владимир Александрович встал, громко стукнул каблуком о каблук и резко поклонился:
– Владимир Воротынский. Двоюродный брат Вашего мужа.
Луиза Евгеньевна слегка приподняла брови, но в основном оставила выражение лица каменно-равнодушным:
– Ах, да. Припоминаю. Мы были у Вас во дворце осенью…