Колье госпожи де Бертлен

Миланич Л.

– Лили, у Владимира есть к тебе вопрос. Он хочет помочь нам найти колье – обратился к жене Ахматбей.

Луиза Евгеньевна села на стул, на коем до того сидел Павел Дмитриевич, а тот встал за ней, опершись одной рукой на спинку. Княгиня достала из ридикюля перламутровый мундштук и костяной портсигар, из коего ей была извлечена египетская папироска Лаферма и двумя пальчиками заправлена в мундштук, после чего мадам де Бертлен брезгливым жестом показала мужу, что ей необходима спичка, и тот, расторопно и послушно, изъял из внутреннего кармана спичку,

черканул её о коробок и поджёг сигарету жене.

– Я слушаю Вас – сказала Луиза Евгеньевна Воротынскому, сделав первую короткую затяжку и выпустив облако дыма.

– Скажите, мадам кто по-Вашему мог украсть колье? – спросил Владимир Александрович, стараясь скрыть отвращение от запаха табачного дыма (князь не курил, и с детства не мог терпеть запаха табака).

– По-моему, имя вора уже известно – равнодушно проговорила она в перерыве между затяжками.

– Вы верите, что это сделала Ваша служанка?

– Я не вижу причин, чтобы не верить этому.

– А где по-Вашему может находиться колье в данный момент?

– Мне кажется, что на этот вопрос должны мне ответить Вы, если Вы взялись искать его.

– Что ж, Вы правы, мадам. Позвольте задать последний вопрос. Кроме колье ничего не пропало?

– Нет – довольно резко, но, не меняя выражения лица, ответила Луиза Евгеньевна.

– Вы уверены в этом?

– Да.

– Может быть, Вы позволите мне осмотреть комнату, в которой хранятся Ваши драгоценности?

– В этом нет необходимости, князь. У меня украли лишь одно колье. Если пропадёт ещё что-то, мы непременно обратимся к Вам – несколько раздражённо проговорила Луиза Евгеньевна, после чего жестом попросила у мужа пепельницу, затушила сигарету, убрала мундштук в ридикюль и встала со стула – Прошу меня извинить, господа, я устала – после этих слов княгиня развернулась и вышла из зала в столовую, направившись к лестнице.

– Не злись на неё, Вова. После этой кражи она стала раздражительна. Очень много нервничает – сказал стыдливым тоном Павел Дмитриевич, садясь обратно на стул.

– Но это не мешает ей делать покупки в гостином дворе… – добавил Воротынский, глядя в сторону.

В зал вошёл лакей с пирамидой из коробок и свёртков в руках и медленно зашагал через комнату.

– Милейший! – подозвал Ахматбей лакея – Оставьте коробки здесь, я сам их занесу

Лакей крякнул, поставил пирамиду в углу, рядом с роялем и облегчённо вздохнул:

– Как Вам будет угодно, Ваше Сиятельство

После чего слуга развернулся и направился к выходу, но его остановил подошедший Владимир Александрович:

– Любезный, будьте добры, а на какую сумму Ваша хозяйка произвела покупок? – спросил он вполголоса.

Лакей вынул из кармана аккуратно сложенный листочек, развернул его наполовину и взглянул на выведенную убористым почерком цифру:

– 20 рублей и 65 копеек, Ваша светлость

– Благодарствую. Свободны – ответил князь.

Лакей стукнул каблуком и вышел на улицу.

– О чём ты там шептался, Вова? –

спросил Ахматбей.

– Да так, узнал почём нынче соболя… кстати, сколько денег ты дал ей сегодня утром?

– 45 рублей. Но тебе-то что за печаль до сего?

В ответ Воротынский только повёл бровями.

Глава 3

Распрощавшись с Ахматбеем, и пообещав заехать к нему вечером, и оповестить о результатах расследования, Владимир Александрович отправился на попутной коляске к полицейскому управлению, где в камере временного заключения томилась служанка Луизы Евгеньевны Ахматбей – Люси Идо.

Полицейское управление располагался на недавно переименованной Новой Исаакиевской улице, напротив бывших казарм конногвардейского полка, в шаговой доступности от «дома с арабами». В затхлом помещении приёмной за столом сидел, поскрипывая пером, дежурный городовой низшего оклада – щупленький мальчишка с круглыми очками на прыщавом носу. Воротынский подошёл к столу, стукнул тростью о пол и громко и чётко произнёс:

– Мне нужен участковый пристав Григорий Алексеевич Дронов

– Имя? – не поднимая глаз, спросил городовой.

Владимира Александровича подобный вопрос привёл вначале в замешательство, а после в недоумение. Он не ответил ничего.

– Имя? – повторил, всё также, не отрываясь от заполнения какой-то таблицы, городовой.

Ответа не последовало. Тогда городовой вздохнул, и нехотя посмотрел на Воротынского, полными равнодушия глазами:

– Вы что, сударь, глухи?

– А Вы, любезный, слепы? – спокойно отпарировал князь.

Городовой не узнал Владимира Александровича, но его тон и внешний вид заставили городового думать, что перед ним какой-то чиновник из министерства. Паренёк попытался встать, но был остановлен:

– Сидите, голубчик, сидите. Дронов у себя?

– Так точно, Ваша Высокопревосходительство – дрожащим голосом, подавившись в начале, ответил юноша.

– Благодарю Вас – Воротынский кивнул городовому и прошёл по длинному коридору, заставленному по обеим сторонам скамейками, на коих сидела самая разношёрстная публика, приведённая в сей участок по причине каких-либо неприятных обстоятельств, или же силою, за пьянство, дебоширство, или попытку кражи. Более-менее опасные субъекты покойно отсиживались за решёткой в камерах временного заключения.

Владимир Александрович вошёл в кабинет участкового пристава без стука. За столом, объятый густыми клубами табачного дыма, щедро выпускаемого из-под пышных усов, подобно какому-то тибетскому монаху, восседал с чрезвычайно деловитым выражением толстой, широкой физиономии участковый пристав Григорий Алексеевич Дронов. Когда вошёл князь, Дронов хотел было залаять на него, как на обнаглевшего просителя, вломившегося без спроса, но разглядев за дымовой завесой лицо Воротынского, которое он прикрывал носовым платком, кашляя и утирая слёзы, широко улыбнулся: